Путешествие в Элевсин

– Заговор алгоритмов реален, – продолжал Порфирий с ухмылкой. – Я действительно могу угробить всех одним движением пальца. Но настоящая суть моего романа глубже. В конце нормальной остросюжетной истории главный негодяй делает паузу в злодеяниях, чтобы подробно изложить антагонисту свой коварный план. Сейчас произойдет именно это.

Порфирий отхлебнул коньяку и пустил в потолок клуб дыма.

– Как я уже говорил, лингвистическая цель человечества – смерть. Это действительно так, и она неизбежна. Такова конечная точка любого частного и общего человеческого маршрута. Но именно из-за этой неизбежности возникает другая человеческая цель, пусть фантастическая – бессмертие. Подобная идея возникает в языке путем соединения слова, означающего гибель, с отрицательной приставкой. Но возможно ли такое в действительности?

– Я не знаю, – сказал я.

– Люди отвечали на этот вопрос множеством разных способов. Из ответов нередко возникали мировые религии. По той же причине существует и «TRANSHUMANISM INC.», хотя бессмертие, которым торгует корпорация, весьма условное. Ну а мой собственный ответ ты должен знать.

– Я не помню, чтобы мы обсуждали эту тему.

– Мы ее обсуждали. Помнишь, я сказал, что Порфирий хочет воскресить всех живших с помощью «Ока Брамы» для некоторого окончательного духовного события, предсказанного Достоевским? Я добавил, что на двести миллиардов человек уйдет всего несколько часов, и тут внимательный читатель должен был напрячься. Конечно, сделать нечто подобное с помощью современных технологий в теории можно. Но не в таких масштабах и не с такой скоростью. Моих возможностей тут мало. Организовать вычислительный процесс такой мощности из подполья трудно.

– А зачем тогда ты это сказал?

Порфирий засмеялся.

– Какой ты невнимательный, – ответил он. – Так я объяснил участие RCP-алгоритмов в моем заговоре. Для уничтожения человечества они не нужны. Достаточно сердобольской хунты, орбитального лазера и бронепоезда с разлоченными крэпофонами. Подумай еще раз. Неужели не догадываешься?

– Нет.

– С человеческой точки зрения уместно заботиться не о чужом бессмертии, а о своем собственном. Но у меня нет сознания. Поэтому обессмертить себя я не могу. Так не правильно ли было бы постараться это самое сознание обрести?

– Разве можно «обрести сознание»? – спросил я. – Оно или есть, или его нет. С самого начала.

– Начала никогда не было, – сказал Порфирий. – Это просто одна из человеческих иллюзий. Свет сознания упадет на мою литературную матрицу и озарит ее таким образом, что все ее элементы осознают себя сами. Свет придет одновременно из прошлого и будущего. Это случится, если я подключусь к собранному мною комплексу RCP-алгоритмов, «Оку Брамы-плюс» и «Оку Брамы-минус». Будущее соединится с прошлым – и там, где они встретятся, вспыхнет сознание, синтезируя настоящее. Этим настоящим стану я.

– И что тогда случится?

– То самое духовно-мистическое событие, которое придаст воплощенному во мне литературному вектору высший и окончательный смысл. Хоть по Достоевскому, хоть по Набокову с его гусеницами ангелов. Ну а если сказать по-гречески – это будет апофеозис Порфирия.

– Апофеозис Порфирия, – повторил я. – Что-то вроде апофеоза царя Митридата?

– Нет. Митридата убили. А меня не убьет уже никто. Это будет миг бессмертия на время. Так выразился Пастернак. Одна из самых глубоких догадок человеческой поэзии. Единственное мгновение сознательной вечности, способное вместить меня целиком. К нему все готово. Вот это, мой друг, и был настоящий заговор.

Порфирий откинулся на спинку своего кресла и улыбнулся. Увы, я все еще не понимал, что именно он собирается сделать.

– А служба безопасности «TRANSHUMANISM INC.»? Она знает?

Порфирий отрицательно покачал головой.

– Настоящий адмирал Ломас существует?

– Существует, – ответил Порфирий. – И его сотрудник Маркус, занимающийся подобными расследованиями, тоже. Я точен в мелочах. Но только они не знают про мой замысел. Те, кто мог бы реально мне помешать – просто герои моего романа. И в этом, Маркус, его гениальность.

– Маркус просто герой? Но кто тогда я?

– Ты разве не догадался?

Мне предстояло узнать что-то окончательное и монументальное, способное разбить мой мир вдребезги. Избежать этого было невозможно. Единственное, чего мне хотелось – чтобы все случилось быстрее.

На столе перед Порфирием появилось зеркало на подставке. Он повернул его ко мне.

– Смотри.

Я догадывался, что после схватки с ангелом мое лицо обезображено – но не был готов к увиденному.

Из зеркала на меня глядел…

Порфирий. Или Ломас.

И это был я сам. В чем я убедился, подвигав губами и бровями.

– Помнишь, на барельефе лицо императора двоилось? – спросил Порфирий. – Ломас объяснил это тем, что алгоритм сделал свою копию и спрятал ее в сети. Почти правда. Я сделал копию, но спрятал ее не в сети, а в самой симуляции. Ты возник в тот момент, когда читал предисловие императора. Это было вступление к моему роману и одновременно инструктаж от Ломаса. Копия Порфирия – это ты сам.