Путешествие в Россию

Облик деревни мало изменился. Украинские села знакомы мне со времен войны. Я вновь увидел их сейчас, спустя восемь лет. Как во сне вижу их перед собой. Война, голод, революция, гражданская война, тиф, казни, пожары: они всё вынесли. На севере Франции, где в прошлом шли бои, от деревьев всё еще веет огнем и пеплом. Как сильна русская земля! Деревья здесь пахнут водой, смолой и ветром; детей в деревнях рождается больше, чем в городах; хлеба колосятся над могилами; как раньше, звонят колокола новорожденным и невестам; вороны, птицы Востока, сотнями собираются на деревьях; зимнее небо равномерно серое, низкое и мягкое от множества снежинок, которые скоро упадут. Всё те же соломенные крыши; те же хаты-мазанки, в которых живут и животные, и люди; стены и земляной пол покрыты смесью глины и навоза, которая в течение нескольких недель распространяет резкий запах, но затем приобретает чудесный мерцающий серебристый цвет, такой пол долговечен и, по верованиям крестьян, сохраняет тепло.

Облик молодого русского крестьянина изменился кардинально. Он утратил бессмысленное, жалкое, трусливое уважение к «культуре», «городу», «господину». Он по-прежнему почтительно здоровается с незнакомцем, но только потому, что тот гость, а он – хозяин. В нем есть прекрасная гордая доброта свободного человека. Он изучает алфавит по вечерам в клубе, плакаты на стенах, географию, агрономию, он активно и уверенно выступает на собраниях, он рисует карикатуры на чиновников и государственные органы в стенгазете, он больше не стоит в замешательстве перед автомобилем, который привез незнакомца, он спрашивает марку, год выпуска, модель машины. Женщины учатся гигиене дома, животных, детей, они учатся быстрее и охотнее, чем мужчины. Город знаком всем. Один юноша поступает в профессионально-техническое училище, другой идет в Красную армию, третий возвращается домой, читает лекции, пишет отчеты, жалобы, становится чуть ли не галантным по отношению к женщинам. Всё, что в городе уже банально и вызывает лишь смешки – популярная наука, пошлое сексуальное просвещение, дешевая политизированность плакатов и книг – деревенский человек использует, не теряя непосредственности, силы, оригинальности. Сухой запах городских бумаг теряется на свежем воздухе деревни. Крестьянин умнее брошюры, которая его учит, оригинальнее агитатора, который его просвещает, артистичнее, чем воспевающий его поэт, он более революционный, чем фраза из манифеста. Сегодня в деревне живут настоящие революционеры. В городе герои уступили место бюрократам, которые наизусть помнят решение XIII партийного съезда и сдают вступительный экзамен в коммунизм на «отлично».

Правда, крестьянин (если он не из старой гвардии трусов) жалуется на «тяжелое положение», налоги, ложные обещания, тракторы, которые не приходят или ржавеют в полях, на несправедливость, реальную или предполагаемую. Несомненно, за всю историю человечества не было на свете деревни, где крестьянин не нашел бы повода для жалоб. Русский крестьянин знает, чем обязан революции. Он помнит розги, царскую полицию, доносчиков, армию, помещиков. Всё еще жив «kulak», постоянная опасность для революции; но всё меньше угроза, что исходит от этого дипломатичного, уклончивого, неуловимого, хитрого человека.

Многие русские крестьяне не чувствуют очевидного: правительство – это плоть от их плоти. Они воспитаны видеть в правительстве нечто чуждое, «верхи». Некоторым теоретикам от политики не хватает понимания особой психологии крестьянства. Может случиться так, что прогрессивное Просвещение порождает и в деревне ту банальность, которая уже распространилась в городах. Но сегодня в сельской местности всё еще можно наблюдать прекрасное зрелище: как рабы превращаются в свободных людей.

XV Евграф, или ликвидированный героизм (Перевод Никиты Печунова)

Frankfurter Zeitung, 21.12.1926