Путешествие в Россию

Реакционная диктатура (например, диктатура Муссолини) главным образом запрещает. Пролетарская диктатура в России (теперь) всё больше диктует, чем запрещает; больше воспитывает, чем наказывает; действует скорее профилактическими, чем полицейскими методами. И поскольку в России до революции вообще не существовало широкого общественного мнения, коммунистическая цензура сдерживает ученых, деятелей искусства, философов, писателей; зато она воспитывает в массах умение практически использовать то или иное мнение. Газета служит цензуре: пропагандируя ее волю, а не просто подавляя правду. Волю цензуры – значит, волю правительства. Газета становится органом цензуры, поскольку она – орган правительства. Цензор сам мог бы ее редактировать. Вследствие этого она обладает свободой слова в определенной степени. Цензор и журналист опираются (действительно или предположительно) на одно и то же мировоззрение. По крайней мере, они не грешат против государственной религии, называемой в этом государстве атеистов коммунистической идеологией. Всякий, кто ее исповедует или ей симпатизирует, имеет право критиковать, но не выходя за рамки. И не выходит. Почему?

Давайте посмотрим на многочисленные отклики читателей в русских газетах. Газеты с величайшей радостью публикуют критику. Столько публичной критики нет ни в одной стране мира. Критикуют резко. Не скупятся на упреки и нападки, публичные обличения и обвинения. И всё же эта резкость никогда не направлена против государства, против государственной идеологии. Почему? А потому, что и государство, и цензура, и их органы – газеты – воспитывают в массах готовность критиковать, и сами выдвигают нужные лозунги, лейтмотивы общественного мнения на ближайшие пару месяцев. Это интеллектуальный, изощренный и крепко связанный с государственной политикой рыболовный спорт. Сверху забрасывается крючок с лакомыми «недостатками», и охочие до критики массы его заглатывают. Думаю, только советское правительство признало критику естественным побуждением человека и масс. Это побуждение оно спешит поставить себе на службу, заботясь о массах и руководя ими. С объективной исторической точки зрения его подход оправдан, поскольку сегодня в России массам еще нужен такой надзор; иначе у них еще долго не сформировалось бы «общественное мнение». Он стал для советского государства отличным средством пропаганды; любой упрек в подавлении критики легко опровергается указанием на газеты.

Надо пожить в России, услышать от людей (очень редкую) непубличную критику, чтобы понять, чем отличается выставленное напоказ, печатное общественное мнение от свободы выражения мнений в более культурной стране. Публичная, громкая, прогосударственная критика – это критика призывов, лозунгов, заголовков. Признаваемое «общественное мнение» в сегодняшней России – это мощное многократное эхо в ответ на одну вброшенную в массы формулировку, а не многоголосие мнений. Тренированный слушатель по эху распознает глашатая. Глашатай стоит наверху.

Отсюда обилие готовых к печати, практически сверстанных, отточенных и выверенных определений «общественных недостатков». Каждые пару месяцев появляется новая формула. Естественное развитие перевернуто с ног на голову: у нас, в западных странах, критика сначала вспыхивает, затем сгущается – и наконец обрушивается, соединив в убедительной формулировке всю накопленную силу, а в Советской России сначала появляется формула, затем она встречается всё чаще, потом внедряется в массы, и в конце концов пробуждается критика.