Но прежде чем обратиться к “Дневнику”, мы должны сначала разобраться с описанием путешествия на латинском языке, атрибутируемым ульфельдтовскому священнику, Андреасу[40]
. Атрибуция не вызывает никаких сомнений. Несомненна тесная связь между сочинениями Ульфельдта и священника, если мы сравним оба текста между собой. Так, к примеру, в тех случаях, где Ульфельдт употребляет “Ego” и глаголы первого лица, то у священника мы читаем: “D: Jacobus Wlfeldius”[41]. В особенности следующий сюжет, содержащийся в обоих текстах, ясно показывает, что Андреас действительно был личным священником самого Ульфельдта, а не просто каким-то клириком, прикомандированным к посольству. Когда 11 июня посольство достигло Фелина, то некоторые ливонские женщины пришли к посольским священникам с просьбой крестить их детей. Ульфельдт об этом пишет, что “наш пастор” крестил “более 55 человек”[42], а в записках Андреаса стоит: “мною было крещено более 50 человек”[43]. Судя по сведениям “Дневника”, также отразившего этот эпизод, священников при посольстве было больше одного[44]. Следовательно, когда Ульфельдт употреблял выражение “наш священник”, то он имел в виду своего личного священника.В первую очередь мы должны задать вопрос, верно ли заключение К. Расмуссена о взаимоотношениях между записками Ульфельдта и священника. Суть этого вопроса заключается в том, действительно ли помимо трех существующих текстов был еще и гипотетический четвертый — на немецком или датском языке, из которого в равной степени заимствовали и Ульфельдт, и священник.
Главный аргумент К. Расмуссена, на котором он строил свою теорию, — это то, что поскольку и у Ульфельдта, и у священника встречается информация, которой нет у другого, то они независимы друг от друга. Этот аргумент, конечно же, не выдерживает критики. Любая информация, которой нет в другом сочинении, легко могла быть почерпнута из какого-то дополнительного источника или же просто из собственных воспоминаний. Что касается сведения, на которое К. Расмуссен указывал как на свойственное только Ульфельдту (шведская атака Пернау), то следует напомнить, что Ульфельдт сам открыто сознавался в том, что он использовал дополнительный литературный источник — “недавно изданную” “Ливонскую Апологию”[45]
. Следовательно, любую информацию о Ливонской войне Ульфельдт легко мог позаимствовать оттуда. Относительно упоминания “Ливонской Апологии” К. Расмуссен полагал, что это должно было быть второе (в сущности третье —Что касается вопроса о гипотетическом иноязычном источнике, то примеры подобные тому, что приводил К. Расмуссен, в действительности часты в обоих текстах. Но мы можем, однако, указать и на такие примеры, где сходство не столь очевидно до тех пор, пока мы не начнем сравнивать оба текста в деталях. Но в таком случае и вытекающее отсюда заключение должно быть иным.
Hinc
Inde
Здесь мы видим, что ульфельдтовский текст слово в слово, почти целиком содержится в тексте священника. Или что касается следующих примеров: