Путешествие в Россию

Я полагаю, ни у кого не вызывает сомнения, что в давние времена, в особенности при благочестивом блаженной памяти короле Кристиане[311], возлюбленном отце нынешнего короля, между Данией и Россией были дружба и союз[312] и два эти государства были так связаны между собой мирным договором, что жители каждой из стран могли беспрепятственно торговать и заключать сделки в областях другой [из них] и у них были назначенные им собственные дома, у русских в Копенгагене[313], у датчан — в Нарве[314]; и они даже [могли] безо всякой опасности ездить куда хотят. Зная об этом союзе, король Фредерик II[315] почел разумным последовать примеру своих предшественников, прежде всего дражайшего своего отца, и сразу же после коронации через посредство своих послов — гофмейстера Эйлера Харденберга[316], маршала Йенса Ульстанда[317] и Якоба Брокенхуса[318] — решил не только подтвердить прежний союз, но с помощью новых договоров возобновить дружбу и взаимную переписку[319], однако не с той целью, чтобы нанести вред какому-нибудь иному христианскому государю, и не с той [целью], чтобы объединиться с русским [государем] для получения от него помощи против врагов, но более для того, чтобы государства обоих правителей в результате заключения подобного союза процветали в мире[320].

Этот договор сохранялся вплоть до 1575 г., когда из-за разногласий между королем и ливонскими наместниками московского великого князя случилось нечто не соответствующее договору, а именно: три ливонские крепости — Гапсель[321], Леаль[322] и Лоден[323] — были отобраны великим князем [московским][324] у короля[325]. [При этом великий князь] раньше раз или два в письмах убеждал короля передать их ему, так как из текста договора [следовало, что] право владеть ими принадлежит королю[326]. Поскольку эту обиду, нанесенную ему вопреки данной клятве, нельзя было искупить без военных столкновений, крови и гибели подданных, если только не возобновить и не утвердить нового договора, удовлетворяющего интересам [обеих сторон, нашему] королю было угодно сначала испробовать путь переговоров, а не силу оружия, как подобает мудрецу (по словам Теренция[327]), чтобы подданные не страдали от [роста] налогов, войн и других бедствий и чтобы не проливалась невинная кровь, [ведь] он думал больше о спокойствии подданных, чем о справедливой жажде мщения.

Такой была главная причина этого посольства — то первое, о чем я обещал рассказать. Теперь мне следует перечислить лиц, направленных в это посольство, коим было доверено это дело. [То были] Грегерс Ульфстанд из Эструпа[328], Арнольд Угеруп из Уропа[329], Поуль Верникен[330] — секретарь и я. Чтобы придать [посольству] больше веса, к нам присоединили 6 дворян, чьей помощью мы могли бы пользоваться. Среди них первое место занимал Йене Венстерманн из Ольструпа[331], ему была поручена забота о деньгах, он исполнял обязанности нашего казначея; второе место вслед за ним занимал Стен Матссен[332], которого мы признавали за маршала, третий — Хеннинг Фальстер[333] ведал [нашей] кухней, четвертый — Ёрген Сваве[334] заботился о напитках. Были также Даниэль Хоркен[335] и Ёрген Мунк[336]. Все они ехали с нами, имея слуг и прислужников, так что нас оказалось 100 человек, не считая трех трубачей и стольких же музыкантов[337].

Итак, снявшись с якоря, мы подставили паруса ветрам в пятницу, ближайшую к празднику Вознесения Господня, 9 [числа] месяца мая. Покинув Драгер[338] при попутном ветре, мы на 3 парусных кораблях и б весельных галерах[339] направились к острову Борнхольм[340], отстоящему от Копенгагена на 25 морских миль[341]. Мы прибыли туда на следующий день. Встав там на якорь, провели там ночь. На другой день, на рассвете, когда, как казалось, направление ветра соответствовало нашим желаниям, мы снова направили паруса в море и поплыли к Готланду[342].

Во время плавания [совершенно] неожиданно [для нас] поднялся встречный северный ветер, помешавший нашем) продвижению, поэтому, после того как в течение нескольких часов нас бросало в разных направлениях то туда, то сюда, в соответствии с тем, как сталкивались враждебные волны, мы наконец были вынуждены со [всеми своими] кораблями снова пристать к Борнхольму, откуда начали путешествие.