Путешествие в Сиам

Отдаленные провинции Сиама для правительства – постоянный источник тревог и больших финансовых затрат. И Его Величество, крепко державшийся за свою власть, гордился тем, что Малайские территории и раджи – Камбоджа с ее восхитительными городами, дворцами и храмами, которая некогда была оплотом самого грозного и непримиримого врага Сиама; Лаос с его воинственными князьями и вождями – находятся в зависимости от его короны, и был крайне недоволен, что Камбоджа взбунтовалась. Пока его правительство сохраняло свое превосходство в том регионе, Камбоджа являлась своего рода нейтральной зоной между его народом и Кохинхиной. Но теперь на сцену вышли беспринципные французы, путем цветистой дипломатии и росчерком пера присвоившие себе самую богатую провинцию. Его Величество, втайне мечтавший о вмешательстве и защите Англии, из почти суеверного страха перед французами опасался открыто просить помощи у англичан. Но если король бывал не на шутку раздражен претензиями и эпистолами консула Его Императорского Величества, он посылал за мной, думая, как и все восточные люди, что, раз я англичанка, значит, ненавижу французов и мои симпатии отданы ему, а это залог благополучного исхода. И когда я убеждала его, что помочь ему не в моей власти, он перебивал меня, шепча, чтобы я «посоветовалась с мистером Томасом Джорджем Ноксом». Я возражала, объясняя, что этот благородный джентльмен не станет вступать в тайный сговор против своего коллеги, даже ради защиты британских интересов в Сиаме, на что король принимался неистовствовать, ругая мое равнодушие, алчность французов, апатичность англичан и недомыслие всех географов, «определивших» форму правления в Сиаме как «абсолютную монархию».

– Это я-то абсолютный монарх?! Я не властен над французами. Сиам все равно что мышь перед слоном! Я, по-вашему, абсолютный монарх? Вы тоже так считаете?

Это был вопрос «на засыпку», поскольку я считала его самовластным деспотичным королем. Но, чтобы не провоцировать его, я благоразумно держала язык за зубами, опасаясь, что он причислит меня к разряду тех предосудительных ученых мужей, которые составляют географии.

– У меня нет власти, – брюзжал он. – Я – не абсолютный монарх! Если я концом трости укажу на человека, который является моим врагом, и пожелаю ему смерти, он не умрет, а будет жить-поживать, несмотря на мое «всевластие». Что имеют в виду географы? Какой же я абсолютный монарх?

Этот разговор состоялся в тот день, когда король «помогал» закладывать один из храмов. Сетуя на свою судьбу за то, что не в его воле мановением трости стереть с лица земли вспыльчивого наглого месье Обарэ, он бросал золотые и серебряные монеты рабочим.

В следующее мгновение он позабыл про посягательства французов и тупость ученых мужей в целом, потому как его взгляд упал на молодую женщину поразительной красоты, грациозную и изящную. Неудобной дубинкой она мельчила черепки керамических урн, ваз и длинногорлых глиняных кувшинов для фундамента вата. Девушка казалась безыскусной, непринужденной и счастливой, но стоило ей заметить, что она привлекла внимание короля, тотчас же она пала ниц и прижалась лицом к земле, забыв или не подумав о том, что может пораниться об осколки разбитых сосудов. Но король лишь спросил у кого-то, как зовут эту девушку и кто ее родители, и, получив ответ, отвернулся.

Фактически до последнего часа своей жизни Его Величество в своем нездоровом себялюбии весьма болезненно реагировал на мнение иностранцев, притязания иностранных чиновников и строгую критику иностранной прессы. С одной стороны, он неустанно жаждал их похвалы, с другой – раздражался на их нападки и претензии.

Одна из сингапурских газет опубликовала моральное порицание Его Величества, утверждая, что король, по слухам, вознамерился заполучить в свой гарем еще одну принцессу-аристократку, дабы жениться на ней и сделать ее первой королевой. На что «Бангкок рекордер» откликнулась: «Учитывая, что ему уже шестьдесят лет и три года, что у него уже есть десятки жен и наложниц и около восьмидесяти детей – дочерей и сыновей, в числе которых несколько чаофа [155], эти слухи слишком нелепы, чтобы в них можно было поверить. Впрочем, в том, что касается королевской полигамии в Сиаме, безоговорочно отметать ничего нельзя». В свете этого объяснения суть следующего отрывка из постскриптума одного письма, написанного королем в апреле 1866 года, станет ясна читателю, который, отдавая мне должное, вспомнит, что ко времени смерти Его Величества 1 октября 1868 года печать тайны уже не существовала.

ОЧЕНЬ ЛИЧНЫЙ ПОСТСКРИПТУМ