Путешествие в Сиам

Прабхасор

Сомавати.

Глава XXVII Отъезд

В 1864 году я стала замечать, что работать мне приходится гораздо больше, чем раньше. Порой я засиживалась до десяти часов вечера, выполняя бесконечные переводы, которые мне поручали. А еще я чувствовала, что за мной постоянно и пристально наблюдают, но как и кто – установить это не представлялось возможным. Одним из соблазнов, побудивших меня согласиться на должность учительницы королевской семьи, было заверение Его Величества в том, что он увеличит мне жалованье после годового испытательного срока, если будет мною доволен. Прошло почти три года, когда я впервые осмелилась напомнить королю о его обещании. К моему изумлению, он прямо заявил мне, что недоволен мною, что я несговорчива и неуправляема, придаю больше значения тому, что правильно и неправильно, а не послушанию и подчинению. А по поводу жалованья он высказался так:

– С чего вдруг вы бедная? Вы каждый день обращаетесь ко мне с какими-то ходатайствами, с жалобами на некие невзгоды или несправедливость, требуете, чтобы «Ваше Величество милостиво рассмотрел вопрос и восстановил справедливость», и я иду вам навстречу, потому что вы нужны мне как переводчик и так далее. А теперь вы заявляете, что вам нужно увеличить жалованье! Хотите иметь все сразу? Почему вы не заставляете их вам платить? Раз я удовлетворяю все ваши просьбы о помощи нуждающимся, вы должны быть богатой. В противном случае вы просто лишены мудрости.

Не зная, что ответить на столь нелестную оценку моего поведения, я молча вернулась к исполнению своих обязанностей, а они с каждым днем становились все более разнообразными и ответственными. Перевод, исправление текстов, переписывание, диктовка, чтение – у меня почти не было свободного времени; а если я вдруг начинала бунтовать, на голову беззащитного секретаря из местных сразу же обрушивалось возмездие.

Одно меня утешало: я знала, что могу подружиться с женщинами и детьми, жившими во дворце. Видя, что я не боюсь противостоять королю в его самых вопиющих проявлениях тирании, они вообразили, будто я обладаю сверхъестественными возможностями, и тайно обращались ко мне с жалобами, в полной уверенности, что рано или поздно я добьюсь их удовлетворения. Таким образом, сама того не желая, не давая на то согласия, я невольно оказалась в роли посредника между угнетателем и угнетенными. С тех пор я не знала покоя. Почти каждый день меня просили принять меры против беспричинной жестокости судей и чиновников, и в конце концов я восстановила против себя весь Тайный совет (Сан Луанг). Я старалась не вмешиваться в дела, связанные с пытками, тюремным заключением, вымогательствами, но не могла отказать матерям и сестрам пострадавших, и мне ничего не оставалось как пытаться им помочь. Иногда я отправляла с моими просительницами сына, иногда ходила сама; если и удавалось мне добиться правосудного решения, то только в силу того, что судьи опасались моего предположительного влияния на короля, но ни разу, потому что это было справедливо. Мои друзья из числа сиамцев и европейцев говорили, что я зарабатываю целое состояние. Я не считала нужным их в том разубеждать, хотя эти домыслы были оскорбительны. На самом деле мое заступничество было не вполне бескорыстным: я страдала от того, что сталкиваюсь с мытарствами других людей, и, помогая несчастным, я, по сути, защищала саму себя, ибо себя мне было жаль не меньше, чем других.

Любимый раб брата первого министра убил и ограбил одного китайца; брат, жена и дети убитого, беззащитные и до смерти напуганные, остались без средств к существованию. Убийца оградил себя и подельников от ответственности, поделившись награбленным со своим хозяином. Напрасно вдова взывала к справедливости. Судьи оставались глухи к ее горю, а денег на то, чтобы заплатить им, у нее не было. Но она продолжала обивать пороги судебных учреждений, пока своей назойливостью вконец не разозлила судей. Чтобы запугать ее, они под каким-то чудовищным предлогом велели арестовать и бросить в тюрьму ее сына. Эта двойная жестокость довела несчастную мать до полного отчаяния. Разъяренная, она явилась ко мне и заклинала, чтобы я сейчас же пошла к королю и потребовала вернуть ей похищенного ребенка. А потом в припадке горя бросилась передо мной на колени, обхватила мои ноги и, завывая, умоляла помочь ей. Человеческое сердце не могло отказать безутешной матери. Не без труда я добилась освобождения ее сына; но, чтобы его снова не схватили, мне пришлось оставить его у себя в доме под другим именем. Я звала его Тимоти, или на китайский манер Ти.