Путешествие в Сибирь 1845—1849

В продолжение ночи приступ кровохарканья повторился, и с такой же силой. После этого я впал в глубокий сон, который продолжался 20 часов сряду и, по всей вероятности, продолжался бы еще долее, если бы не был прерван прибытием членов волостного правления. Их было пятеро под предводительством писаря, который прочел мне данный от волости приказ, уполномочивавший их описать все мое имущество и вскрыть мое тело. Для вящего вразумления приказ это был прочтен мне троекратно, а уполномоченные поглядывали, между тем, с величайшей нежностью на мои часы и другие лежавшие на виду вещи. Когда наконец голос писаря умолк, члены правления объявили мне, что они тотчас же приступят к составлению описи. Вскрытие тела отложили, разумеется, до моей кончины, а если бы» вопреки всякому вероятию, она в течение 24 часов не последовала, располагали возвратиться в волость, поручив наблюдение за моим телом старшине. Мне казалось, что тот же старшина мог бы принять на себя попечение и об остающемся после меня имуществе, но члены суда никак не хотели отказаться от этого дела, вероятно, потому, что оно обещало им более выгоды.

Пока шли еще толки об этом, явилась другая депутация, но уже без всякого приказал. Во главе ее был человек преклонных лет, который тотчас же пустился в красноречивые рассуждения о смертности человека, о бренности всего земного и всячески старался склонить меня, чтобы я послал за священником и покаялся ему в грехах своих. Между прочим, он намекнул мне и на то, что умирающие обыкновенно отказывают в подобных случаях церкви и ее служителям коров и другие более или менее ценные вещи.

Не успел этот оратор кончить своей речи, как раздался звон курьерского колокольчика и стук подъехавшего к крыльцу тарантаса. Вслед за тем в избу вошли три человека, из которых один рекомендовался мне как врач, другой — как фельдшер, а третий — как исправляющий должность исправника. Красноярский губернатор прислал их в Балай для того, чтобы они приняли меня на свое попечение. Врач, который в настоящем случае был главным лицом, тотчас же велел пустить мне кровь и прописал разные лекарства для внутреннего и наружного употребления; не мог, однако ж, предотвратить нового кровотечения, показавшегося в третий раз в тот же день и в обычный час лихорадочных пароксизмов. Пустили еще кровь, и в этот раз с успехом, потому что горловое кровотечение остановилось тотчас же.

В течение следующих двух дней меня перевезли в Красноярск без всяких новых бед и приключений. По прибытии в город врачу моему посчастливилось предотвратить сильнейшее развитие болезни, но кровохарканье все еще продолжалось, и скоро снова появились лихорадочные пароксизмы, которые прекратились было на некоторое время. Две недели лечили меня от обеих болезней — лихорадки и кровохарканья — и затем до последнего времени строжайше воспрещали всякое движение и занятие, потому что я все-таки постоянно чувствовал легкую боль в груди. Боль эта, как полагают, по крайней мере отчасти, геморроидального происхождения. Некоторые из здешних врачей даже такого мнения, что болезнь, которой я страдал в Иркутске и от которой меня лечили опием, как от кровавого поноса, была не что иное, как геморрой, и что этот геморрой, насильственно остановленный, бросился на грудь и вместе с лихорадкой, тряской по дурным дорогам и проч, был главной причиной обнаружившегося у меня кашля с кровохарканьем.

Верна или не верна эта геморроидальная теория, во всяком случае несомненно то, что мое настоящее состояние заставляет меня сильно призадумываться. Пуще всего страшит меня предстоящий мне в скором времени дальний путь — я разумею путешествие в С.-Петербург, которое, если не остановят новые припадки болезни, думаю начать по первому зимнему пути, т.е. в начале декабря месяца. Легко может быть, что хворь моя задержит меня в Красноярске и долее. Во всяком случае раньше весны я никак не доберусь до С.-Петербурга.

Слабость не позволяет мне вдаваться в подробности о моей последней болезни и других сопряженных с нею обстоятельствах. Спешу изъявить вам глубочайшую благодарность за письмо ваше от 20 сентября, доставленное мне вчерашний день. Вместе с ним я получил и статью г. Кёппена об этнографических отношениях Финляндии, на которую предполагаю сообщить кой-какие замечания, и именно насчет так называемых Квенов (Quenen), теперь же должен ограничиться покорнейшей просьбой, чтобы вы приняли на себя труд поблагодарить его от меня за присылку этой статьи. С особенным удовольствием прочел я и известие об исправном прибытии отправленных мною в Иркутск посылок. На днях отправлю отсюда еще две небольшие посылки под №№ 50 и 51.

P.S. Наконец я получил и манджурскую грамматику Габеленца. Отныне мой адрес — в Екатеринбург.

VIII

Асессору Раббе. Красноярск, 3 (15) ноября 1848 г.