Путешествие вокруг дикой груши

В «Путешествии вокруг дикой груши» (2000) автор предпринимает попытку воссоздать пре-модерное сознание жителей своей деревни — сознание, в котором исторические столетия сжимаются в разношерстные длительности (такие, что нынешний человек вполне может чувствовать себя современником каких-нибудь брейгелевских охотников), а всякая индивидуальность изгоняется ради создания единства «всей деревни», за пределами которого обитают исключительно варвары с песьими головами. Модель, построенная Надашем на основе личных наблюдений, куда лучше объясняет — чисто социологически — поведение сельского обывателя, чем собственно социологические теории, исходящие из новоевропейских представлений об индивиде. Литература здесь становится исследовательским проектом, исходящим из иных, чем в «нормальной науке», аксиом, но согласным с ней по сути: приглядевшись, говорит Надаш, писатель найдет иные начала, чтобы добиться цели любой науки, а именно возможности предсказывать обыкновенный ход вещей. В описанной и объясненной Надашем деревне вполне можно жить: прочитав «Путешествие вокруг дикой груши», ты знаешь, что́ там и как. Этот чуждый для уроженца Будапешта мир — идеальная точка наблюдения за историческим сознанием обитателей метрополии, детальному анализу которого посвящены большие романы Надаша.

Но и город не безнадежен, — как будто бы утверждает автор в последнем тексте этого сборника «Соль жизни», на первый взгляд очень странном. Повествование об истории южнонемецкого городка Швебиш-Халль (в тексте он прямо не называется, но благодаря подробнейшему описанию городских реалий название гуглится за минуту) разбито на двенадцать отрывков, каждый с названием месяца в заголовке. Начинается все в апреле (кажется, просто потому, что в апреле светит солнце и весна обещает что-то новое) и заканчивается в марте, то есть даже и не заканчивается, а обрывается сам собой: «Вот поэтому все в соборе осталось как было. А что именно в нем осталось — об этом я мог бы рассказывать еще долго, да только и так уж заговорился, и время мое подошло к концу». Надаш в течение года публиковал этот текст на литературном портале Litera.hu, после чего он вышел отдельной — причем иллюстрированной — книгой.

Городок, о котором нам зачем-то рассказывается, возник вокруг соляных источников и жил соледобычей. «Соль жизни» тут — не переиначенная евангельская фраза, а исторический факт: была соль, вокруг нее строилась жизнь, а по ходу этой жизни нечто вокруг отложилось — тоже буквально как соль. В каждой новой главке, с каждым новым месяцем мы узнаем, как эту соль вываривают, как варка определила устройство городка, как на основе сложившейся повседневности определилась жизнь духовная, то есть церковная, как церковь обретала свой голос, то есть свои колокола, как эти колокольные голоса пришли в гармонию и как — благодаря счастливой случайности в виде обнаружившихся в городе благоразумных людей — все это сохранилось до наших дней.

Повествование вроде бы ничем не примечательное, да и в самом Швебиш-Халле ничего примечательного наверняка нет, иначе в допандемийные времена туда протоптали бы незарастающую тропу толпы туристов. Но из мерного течения этой прозы, из механически вроде бы составленного набора случайных историй проглядывает обнадеживающая мысль: о мире можно и нужно говорить через вещи, его составляющие, — и когда откажешься в таком разговоре от «себя», то обретешь надежду себя найти.

Критики сразу же усмотрели в этом месяцеслове Надаша параллель с экфрасисами позднего Хайдеггера, вроде его поэтичной «Вещи» 1950 года: из вещей осязаемых проступает, мол, если всмотреться в них внимательно, само бытие. Может быть, и проступает. Но что Надашу точно удалось явственно проявить в этом своем тексте, так это наглядную связь между временем и отдельной жизнью, эпохой и человеком. Он просто взял чуть иной масштаб — и чудовищность не осмысленных до конца событий недалекого XX века смешалась с толщей веков, люди оказались типами, ходячими пороками или добродетелями, а «соль жизни», выкристаллизовавшаяся вокруг всего этого, неожиданно обернулась ясным моральным императивом: «Человек ведь хотя существо и несовершенное, но стремиться-то к совершенству может».