Путешествие вокруг дикой груши

Но не только. Вот что писатель сообщает о своем рождении: «Я родился в будапештской еврейской больнице в тот день, когда всех евреев, жителей только что захваченного немцами волынского городка Мизоч, согнали в ближайшую каменоломню. А наутро, в среду, приказав раздеться донага, уничтожили несколько тысяч человек. Всех. Это случилось 14 октября 1942 года. Сколько я ни ломал себе голову, никак не мог осознать умом единовременность того и другого. Мама почувствовала первые схватки, собралась, села в трамвай, одна отправилась в больницу. Солдаты расстрельного отряда немецкой полиции, уничтожив всех, стояли с пистолетами в руке и разглядывали дело рук своих. Я не могу орать, и слез у меня сызмалу действительно нет, нет и Бога, к которому я бы мог воззвать. Которого мог бы расспросить обо всем. День клонился к концу. Тех, кто еле шевелился, пристреливали в упор. Эту картину, как и предшествующие, один солдат счел поистине достойной, чтобы запечатлеть их на фотопленке. В то же самое время меня положили на руки моей усталой, но счастливой мамы, и сей миг увековечил мой примчавшийся в больницу отец»[11].

Здесь, в малой прозе, возникает иная, чем в больших романах Надаша, точка схода между «я» вместе с данным ему телом и всем остальным. Единство достигается не за счет погружения во всеобщность ощущения (разложенного при этом на мельчайшие части), а за счет чего-то другого. В интервью порталу Litera.hu Надаш, рассказывая о своей новой книге, мемуарах под названием «Мерцающие детали» (2017), в частности, говорит: «Меня интересует связь между эпохой и личностью. По большей части меня всегда интересует именно эта взаимосвязь, а не предмет или тема»[12]. Под эпохой понимаются общественные установки, некие разделяемые более или менее всеми ценности, нравы; под личностью — устремления индивидуальные, мощнейшими из которых является чувственность, эротика. Как они могут быть связаны?

Писательский дебют Надаша, короткая повесть из детства, в которой все врут, отчасти автобиографична: родители писателя, коммунисты-подпольщики, чудом спасшиеся в 1944 году от депортации в лагерь смерти, после войны становятся функционерами нового режима. Отец получает под свое начало отдел в министерстве, а вместе с этой позицией и оставленную бежавшими хозяевами-буржуями виллу в Буде: «…очутившись как-то на чердаке, я открыл там неслыханные сокровища: целые залежи старых писем, газет, фотографий, оставшихся в виде единственного наследства от прежнего хозяина-землевладельца. <…> Часами просиживал я на пыльной балке, погруженный в мир, где были званые вечера и амурные приключения, моды и горничные, рыцари и морские прогулки. Разглядывал фотографии, на которых изящные, стройные господа и дамы красовались то на палубе белоснежного лайнера, то верхом на верблюдах на фоне египетских пирамид, то под аркадами римских палаццо, то в гондолах в Венеции».

Можно предположить, что именно на этой вилле двенадцатилетнему Надашу попадается на глаза изображение двуликого Януса, какое он раньше никогда не видел: между двух лиц, глядящих в разные стороны, втиснуто еще одно лицо — с безумным взглядом. «Картинка погнала меня в сад. Три лика одного человека, три вида одного лица — с этим, погруженный в себя, я долго бродил по саду. <…> Я обязательно опишу всё-всё, что люди утаивают друг от друга. Именно таково было мое решение, принятое в тот момент»[13].