Путешествие вокруг дикой груши

Бренцу, на старинных гравюрах именуемому на латинский манер Иоганнесом Бренциусом, когда он прибыл на испытание, было всего лишь двадцать три года. Едва ли не весь город собрался тогда в Святом Михаиле. И случилось так, что глубокая и простая проповедь этого богослова, человека спокойного и решительного, ничем на их фоне не выделяющегося и, в отличие от предшественников, которые без стыда козыряли свой малограмотностью, не кичившегося даже истинной и очень обширной своей ученостью, настолько пришлась по душе горожанам, что ту проповедь они тотчас отправили за свой счет в печатню, дабы распространять в виде прокламации. Самого же Бренца избрали не мешкая городским проповедником. И даже особенно не задумывались над тем, что эти выборы стали каким-то всемирным событием, хотя надо сказать, что в истории христианства такого еще не случалось. Разумеется, мы, сегодняшние, можем спросить: что и как должно приключиться в истории, чтобы разные вещи вдруг таким удивительным образом сошлись и чтобы возник такой лад между личными побуждениями и общественной надобностью? Когда горожане были уже сыты по горло и рыцарями, и своим герцогом, и епископом, вдруг появился Лютер с учениками. Да, бывают в истории времена, когда вещи естественным образом находят свое место и свою форму, однако за ними грядет обильная череда других времен, когда ничто ни с чем больше не в ладу, никто ни с кем не способен договориться, все стоят в круговой обороне, все пытаются всех победить и когда принцип лада не волнует уже ни одну собаку. И если между людьми еще сохраняются остатки единодушия, то разве в том отношении, что во имя противоположных идей они вместе жгут нивы, сулящие урожай, вместе грабят амбары и опустошают сокровищницы, вместе уничтожают город, вместо того чтобы жить в нем. На справедливый вопрос, как же так получилось, ответить я затрудняюсь и могу поделиться лишь тем немногим, что удалось разузнать.

Когда вскоре после экзамена Иоганн Бренц вступил в свою должность, то в городке, славящемся своей солью, насколько известно, служили уже двое славных его однокашников-богословов, Иоганн Изенманн, священник прихода Святого Михаила, и Михаэль Гребер, священник прихода Святой Катерины, также здравые лютеране, то есть сторонники Мартина Лютера, что серьезно облегчило Бренцу последующие деяния. Знаю также, что все трое терпеть не могли фанаберии и бредятины. Так и начали в полном согласии. Знаю я и об этом. Знаю уже потому, что важнейшей частью духовного кредо был у них принцип коллегиальности. Они почитали не иерархию, как предписывал Рим, а следовали ученикам — апостолам и евангелистам и, стало быть, поступали так, как оно было писано. Или, в меру скромных способностей, хотя бы старались так поступать. Человек ведь хотя существо и несовершенное, но стремиться-то к совершенству может. Первым делом в монастыре оклеветанных незадолго до этого и с позором изгнанных францисканцев эти трое устроили школу с обучением на латыни, потому что считали, что нет знания кроме знания. Та школа стоит и поныне. Сам видел. И школа, скажу я вам, замечательная. Эти трое и плату за обучение отменили. Кто не учится, как хороший поп, до конца своей жизни, тот помрет батраком. И беда это не его, а всего сообщества. Латинскую школу с тех пор содержали на средства, оставшиеся от монахов. И, что вызвало изумление лишь поначалу, посещать ее могли и девчонки, дабы тоже учиться читать и писать по-латыни, изучать математику, теологию и иные науки. Да так много их вдруг объявилось в городке, славящемся своей солью, на обоих берегах — богатом и бедном — протекающей здесь реки, так много девочек по утрам шагали вместе с мальчишками в школу, что мало-помалу укротили свой гнев даже те горожане, которые поначалу, в первом приступе ужаса углядев в этом нововведении адские козни, так разошлись, что хотели уже брать латинскую школу приступом.

Ну а те трое добились, сверх уже упомянутого, того, чтобы советники магистрата освободили от обвинений всех ведьм, ибо таковых нет в природе, и вообще перестали сжигать людей заживо. И не только запретили ворожбу и заклинания, не только проповедовали против всяческих суеверий, но и высмеивали их, и не только высмеивали, но распорядились привести в надлежащий порядок и побелить городской лазарет, основанный еще в 1288 году и в 1317-м отстроенный рядом с источником, который впоследствии стал называться Spitalbach, то есть госпитальный, и превратили его в центр общественного призрения, организовав в нем попечительство над бедными, уход за брошенными больными, систему заботы о нуждающихся вдовах и сиротах и много чего еще. Прописали и в 1543 году напечатали и широко огласили обряд таинства евхаристии и церковной службы, который, что правда, то правда, весьма отличался от существовавшего прежде.