Путешествие вокруг моего черепа

Воспроизводя в памяти тот вечер, я в полном изумлении спрашиваю самого себя, как могло случиться, что впечатление от увиденного фильма не связывалось у меня с этим странным симптомом, с громким стуком, причиной которого (теперь-то я знаю) явилась учащенная пульсация артерии, носящей название carotis. Мне и в голову не пришло усмотреть в этом какую бы то ни был параллель, и я, слегка раздосадованный, сразу же решил, что у меня что-то не в порядке с ухом, возможно, жировые отложения скопились в слуховом проходе. Такие вещи мне не по душе, я люблю чистоту, к своим частям тела, которые красивыми уж никак не назовешь, я отношусь со столь же болезненным тщеславием, как киноактер или молоденькая женщина. Только, конечно, у меня хватает ума не выказывать этого тщеславия перед другими, а для успокоения своего интеллектуального самолюбия, кое протестует против того, что в борьбе за существование тело свое я считаю не менее важным, чем душу, У меня также имеется наготове очередная обобщающая теория. Я измыслил, будто бы живая плоть повсюду в природе носит двойственный характер, одна из сторон которого сугубо внутренняя, поддерживающая жизнь, или, скажем так, сексуальная. В соответствии с этим каждый орган нашего тела предназначен для двоякой совершенно разной цели и задачи: глаза – это не только орган зрения, но и заманчивая драгоценность, неугасимая лампада, безудержно влекущая к себе людей другого пола; уши даны нам не только для того, чтобы слышать ими, но и нежно теребить их в порыве страсти, а рот для юного влюбленного – не верхнее отверстие пищеварительного тракта, а воплощенный поцелуй. Ярче всего эта тенденция проявляется на примере половых органов: ведь с целью экономии они во всем животном мире неразрывно связаны с органами, удаляющими окончательные последствия пищеварительного процесса.

Всю жизнь я ретиво стремился разделять в себе эту двойственность, а потому наперекор тщеславию духовному (инстинкту самосохранения) позволил повиснуть на себе и плотскому тщеславию – балласту капризному, легко уязвимому и приносящему такие неисчислимые страдания.

И в результате на другой день, отложив все дела, не доделанные накануне, я явился в клинику, к известному специалисту-ушнику. Скромный, симпатичный молодой человек принял меня крайне радушно, пригласил к себе в приемный кабинет, где у нас с ним завязалась беседа и на научные темы, и врач, видя, что меня это интересует, даже дал мне почитать главу из своего будущего труда. За милой беседой он вставил мне в нос обмотанную на конце ватой длинную проволоку, которая через Евстахиеву трубу проскочила в ухо. Стиснув зубы, чтобы не пикнуть, я делал вид, будто и не замечаю этой тортуры, а когда врач вытащил проволоку, я продолжил прерванную фразу. Под конец он мимоходом заметил, что у меня воспаление слухового прохода и этим вполне объяснимы мои галлюцинации. В свою очередь я как профессиональный юморист с ходу рассказал ему историю об одной своей знакомой, туговатой на ухо, которой рекомендовали полечиться по поводу нефрита, а она, не расслышав отправилась к специалисту по невритам; лечили ее успешно но при этом основная болезнь была запущена, и в результате бедняжка умерла из-за одной перепутанной буквы. Доктора очень позабавил этот мой экспромт на злобу дня.

Короткие недели и одно долгое мгновенье