Путешествие вокруг моего черепа

Зато все вокруг, включая меня самого, утратило надежность существования. Столики в кафе стоят по-прежнему, два каких-то господина идут через зал, передо мной на столе кувшин с водой, спичечница. Но все вокруг приобрело чудовищно призрачный и условный характер, словно бы случайно находится там, где оно есть, и с таким же успехом могло бы находиться и где-нибудь в другом месте. И уж вовсе невероятное: я не уверен, что и сам я нахожусь здесь, а то, что находится здесь, – это и есть я сам… а может, это кувшин с водой сидит здесь, на диванчике, а я вместо него стою на подносе. Вся окружающая обстановка, словно из-под нее выдернули почву, завертелась вдруг. У меня такое ощущение, будто я немедленно должен ухватиться. Но за что? За стол или за диванчик нельзя, они тоже кружатся, нет ни одной неподвижной точки… вот разве что только внутри, в мозгу, если удастся найти какой-то образ, воспоминание, какое-то сцепление связей, которое поможет мне узнать самого себя… Или хотя бы одно слово… «Какая-то ошибка… – судорожно пытаюсь я пробормотать… – Ошибка…»

Ну же…

В зеркале я вижу свое лицо, белое, как мел. Но ведь тогда…

«Апоплексический удар», – пронзает меня мысль. Где-то лопнул сосуд. И я констатирую, что представлял себе это иначе. Я всегда слышал от других, да и сам повторял, насколько это проще и лучше чем долгая, мучительная болезнь: какой-то миг, и нет человека. Словно выстрел в голову. Выходит, я жестоко заблуждался. Если оно и верно, что все свершается за какой-то один миг, то этот миг тянется для меня дольше всей моей предыдущей жизни. Я пережил пока что всего лишь половину этого мгновения, и дожидаться последующей второй половины страшнее, чем осужденному, которого завтра утром должны повесить. Люди не умеют мерить время, существует одно-единственное измерение – скорость переживания, как в «Ускорении времени» Уэллса, где соответственно темпу чувств и впечатлений полгода равняются одной минуте.

И кто это выдумал, будто удар – благо или во всяком случае лучше боли?! Да нет такой муки, которая превзошла бы мои мучения, а между тем я не испытываю никакой боли. На улице светит солнце, я вижу свет, и все же внутри, в голове у меня, все вдруг погружается во мрак. И мною владеет одно-единственное чувство: если во второй половине мгновения мне не удастся, ухватив себя за чуприну, удержаться на поверхности воды, то в следующий момент я уже не смогу больше управлять судном, не смогу распоряжаться миллионами частиц и клеточек, властелином и повелителем которых с момента своего рождения я являюсь. И весь этот взбунтовавшийся народец превратится в некую безвольную массу и, высвободясь из-под моей насильственной тирании, займет свое исходное, естественное и благоприятное положение в гравитационном пространстве.

Или, выражаясь ясно и понятно: я тотчас сползу с сиденья и растянусь на полу.

Тело мое, эта жалкая охапка тряпья, как материя придет в порядок, – но что будет со мной, утратившим свою власть повелителя?

Жуть! Страшнее всякой инквизиторской дыбы. Эти слова я произношу с содроганием уже позднее, когда постепенно начинаю приходить в себя.

Да, да, вне всяческого сомнения апоплексия на сей раз обошла меня стороной, однако я лишился еще одной иллюзии: я больше не мечтаю о такой смерти.

Ощущение было препротивное. Или, может, беда в том, что в душе моей нет истинной веры? Ужасное, умопомрачительное чувство – сознавать, что я могу зацепиться лишь здесь, на этом берегу, а если он вдруг вздумает оползать подо мною, я окажусь бессилен перебросить крюк на тот берег: там я ничего не вижу.

Нет, нет, тут дело в другом.

До сих пор я обманывал себя, полагая, будто существует прошлое и будущее, их нет! Реальная действительность – всегда в настоящем, это один-единственный момент, длящийся вечно. Он не краткий и не долгий, момент, который существует сейчас, в данный миг, – он и есть единственная форма существования, и из этого заколдованного круга, из тюрьмы мгновения, убежать, спастись нельзя.

Ведь момент моей смерти будет точно таким же моментом, как этот, теперешний, когда я, потрясенный пережитым, пытаюсь собраться с силами, – и свершится он в настоящем, а не в будущем, как я для самоуспокоения внушил себе. Ибо будущего нет, это всего лишь пустое слово.

Врач, в кабинете которого я появляюсь полчаса спустя, даже не дает себе труда заняться осмотром. Я не успеваю изложить ему и половины симптомов, как он пренебрежительным жестом прерывает меня. Нет у вас, почтеннейший, ни воспаление слухового прохода, ни апоплексического удара; И от этого вашего кудесника, способного проникать в чужие души, тоже рекомендую держаться подальше. У вас типичное никотиновое отравление. Извольте немедленно выбросить все сигареты.

Страус прячет голову под крыло