Путешествие вокруг моего черепа

В половине десятого супругу мою, которая взволнованно мечется по коридору, вызывает к телефону редакция из Пешта. Ее просят сообщить все, что ей известно, разговор займет четверть часа, стенографист запишет все под ее диктовку, передаст по частям главному редактору, тот отправит в типографию, к полудню материал будет набран. (Супруга моя – весьма разумно – сообщает лишь факты без каких бы то ни было субъективных комментариев. Такая позиция пристала ей как врачу, да и мне тоже.)

…операция началась в девять часов и вряд ли закончится раньше часу… Я только что подслушивала под дверью, слышно, как он стонет…

…Профессор – удивительнейший человек…

…да, электрической иглой… Каждую минуту ему измеряют давление… Держат на кислороде… В случае необходимости будет введен физиологический раствор и сделано переливание крови… Человек с такой же группой крови, как у моего мужа, дожидается в соседней комнате, но мы надеемся, что это не понадобится…

…сейчас как раз вынимают черепную кость…

…да, он в полном сознании, профессор постоянно поддерживает с ним контакт… В самом начале была проведена частичная трепанация и сделан последний снимок… Профессор столь же блестящий невролог, как и хирург…

…ой, я вижу из кабины – донора ведут в операционную… да-да… всего доброго…

Телефонный аппарат со всех сторон обступили сотрудники редакции. После каждой фразы, переданной стенографистом, наступает тишина. Но вот разговор окончен, и коллеги расходятся по своим делам. Мишу торопливо идет по коридору, ему предстоит редактировать послеобеденный выпуск, если повезет, он еще успеет вставить выступление Муссолини по радио. Печуш садится диктовать материалы для спортивного отдела, однако никак не может сосредоточиться, постоянно вспоминает, как всего лишь две недели назад проведывал меня и рассказывал со всеми подробностями о своем пребывании в Стокгольме: он попал туда, будучи чемпионом по фехтованию, и видел премьер-министра, который катил на коньках впереди него по улице. Талантливый П., пока с вдохновенным видом сочиняет свою заметку, тоже возвращаясь мыслями ко мне, с искренним сочувствием старается подобрать концовку поудачнее; как бишь звучит моя знаменитая поговорка? В юморе я шуток не признаю. В памяти Ш. мелькает моя язвительная карикатура на него, но затем ему приходит на ум одна моя стихотворная строка, и поэт одерживает в нем верх. Главный редактор вспоминает, как уговаривал меня пойти на консультацию к пештскому профессору. К. с искренней печалью помаргивает глазами, протирает очки, затем ловит себя на том, что составляет фразу – первую фразу будущей статьи по случаю моей… «Маленький акробат, взобравшись на самый верх кое-как сооруженного помоста, едва достал из-за пазухи скрипку, чтобы сыграть прекраснейшую мелодию своей жизни, как все сооружение внезапно рухнуло». Мальчик-акробат, с которым меня здесь сравнивают, был героем одного из давних моих рассказов. Статья, начинающаяся этой эффектной параллелью, к сожалению, может понадобиться к утру, так что хочешь не хочешь, а писать надо. Подыскивать заголовок не потребуется. Заголовком послужит мое имя – в жирной, черной рамке.

В приемной сидит какая-то незнакомая дама в черном и плачет. Она никого ни о чем не спрашивает, люди удивленно смотрят на нее, справляются, кого ей нужно, однако она ничего не отвечает.

К половине первого газета уже поступает в продажу, кое-кто из прохожих, купив выпуск, читает прямо тут же, на улице, и, пробежав глазами сообщение на пятой странице, машинально поднимает взгляд на уличные часы: операция еще не кончена, о результате будет сообщено в послеобеденном выпуске. Итак, ждать еще несколько часов… А что еще у нас будет в послеобеденном выпуске? Ах да, соревнования по плаванию в Вене. (Не забывайте, что Будапешт – город спортивных болельщиков.)

На променаде вдоль набережной Дуная оживленное движение. «Эй, мальчик, дай-ка и мне газету!» Ну, друзья мои, какова нынче служба связи, он еще лежит на операционном столе в Стокгольме, а я в Будапеште все про него знаю. Послушайте, что это за штука такая – «физиологический раствор»?

Над Цитаделью лениво плывут облака, крутые дуги моста Эржебет молча любуются собою в дунайских водах.