Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Таким образом, 15 марта я прибыл сюда, в Петроза­водск, и на следующий день отнес паспорт в полицейский участок. Я полагал, что все в порядке, но вчера, 18 числа, получил из полицейского участка приглашение явиться туда. Там городничий объявил мне, что я не имею права проживать здесь по этому паспорту и что мне следует от­правиться обратно по ту сторону границы. «Почему же?» — «Потому что вы не показали паспорт на таможне». Я объяснил, почему не было подписи таможенника, но никакие объяснения не помогли, и мне надлежало уби­раться из города подобру-поздорову. Тогда я пошел к губернатору, в надежде с его помощью устроить свои дела. Но и эта надежда рухнула. Все же я добился раз­решения проехать до ближайшей таможни, откуда я мог вернуться обратно, получив таможенную отметку. Так блюдется закон. Выходит, чтобы не проделывать вновь в оба конца путь, равный восьмидесяти шести верстам, мне надо было спорить до тех пор, пока не выдали бы свиде­тельства о прохождении осмотра в Колатселькя, или же дожидаться в Вескелюс возвращения таможенника. Но разве я мог предположить такое?

Собираясь к губернатору, я взял с собой докторское свидетельство, а также некоторые другие документы, что­бы доказать при необходимости, что я еду не под чужим именем. Но показывать их не пришлось. Отлучившись не­надолго, губернатор по возвращении попросил меня посе­тить его супругу, которая якобы болеет. Наверное, это своего рода испытание, подумал я про себя, либо экзамен по медицине, который должен показать, являюсь ли я вра­чом на самом деле. Я последовал за губернатором в покои. Его супруга рассказала мне — по-немецки, — что она про­студилась и после этого уже три недели чувствует себя нездоровой: был жар, кровотечение из носа и пр. Я спро­сил, почему же они не позвали городского врача, ведь, по слухам, их тут целых три. Мне ответили, что не стали де­лать этого, поскольку надеялись, что все и так пройдет. После этого я еще больше уверился в том, что болезнь была лишь предлогом для того, чтобы подшутить над странным путником либо устроить экзамен в области его медицинских познаний. Если дело касалось первого, то я вполне соответствовал их представлениям, так как расте­рялся при этом испытании, ужасно плохо говорил по-не­мецки, из головы вылетели все даже самые обычные фра­зы. Чтобы оправдать свое звание, я сел и написал рецепт (какой-то потогонный чай) и попросил послать в аптеку. Скорее всего, рецепт никуда не отнесли, а передали до­машнему врачу. Если бы не моя растерянность, было бы неплохо подвергнуть испытаниям саму госпожу и доказать ей, что она совершенно здорова. Но поскольку у меня не ладилось с немецким, я отказался от своего намерения. Вернувшись в кабинет губернатора, я попросил разреше­ния пожить в городе три-четыре дня, прежде чем поеду на таможню. С этим согласились.

ДОКТОРУ РАББЕ

Петрозаводск, 20 марта 1841 г.

Дорогой брат!

Чтобы последняя часть «Истории России»[151] наконец-то увидела свет, посылаю тебе эту рукопись с просьбой дого­вориться с Васениусом о ее печатании так, как считаешь нужным. Часть рукописи еще не правилась и находится в таком виде, в каком она вышла из-под пера Г. Тиклена. Поговори с Акиандером, Столбергом, Каяном или с кем-нибудь еще, кто бы согласился поработать над нею и вне­сти необходимые исправления; за труды получил бы де­сять, а может, и более экземпляров полного издания исто­рии. В любом случае следовало бы обратиться к Акиандеру, чтобы он разрешил воспользоваться теми поправками, которые он, сверив их по большой истории Карамзина, внес в «Историю России» Германа. Ведь именно послед­ней руководствовался Тиклен. Надо бы сделать уже в ру­кописи исправления, относящиеся к еще не напечатанной части, а остальные поправки к уже изданным листам сле­довало бы поместить кратким приложением в конце книги. [...]