Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Но зачем обращаться к высокообразованным священно­служителям Норвегии, когда тот же вопрос об обучении лопарей закону божьему и еще множество других вопро­сов можно было бы задать нашим попам. Мы привыкли жаловаться на то, что во время шведского насилия наш родный язык был притеснен, и тем не менее, как только посредством реформации освободились от латыни, очень скоро были раздобыты для народа и Библия, и прочие священные книги на финском языке. Если не что иное, то хотя бы чувство признательности за свершившуюся спра­ведливость, выпавшую на нашу долю, должно было бы обязать нас признать и за лопарями такое же право. Но в действительности все произошло иначе. [...]

Примечательно то, насколько безуспешны и противо­естественны предпринимавшиеся попытки отчуждения на­рода от его родного языка. Уже около ста лет — то ли умышленно, то ли, как хотелось бы верить, от полного неведения — относящихся к Финляндии лопарей пытались превратить в финнов, но не продвинулись в этом дальше того, что лопари Инари, коверкая язык, говорят по-фин­ски, исключая детей и жителей деревень верховья Паатсйоки, не достигших даже такого умения. [...]

Выше я говорил о несправедливом отношении наших предков к лопарям, добавлю лишь, что если бы кому-ни­будь в будущем пришло в голову отлучить нас от родного языка, то это следовало бы считать справедливым нака­занием детей за дурные поступки отцов. [...]

После столь долгих рассуждений на отвлеченные темы мне пора вернуться на стезю, по которой я шел до сих пор, в ту же самую деревню Мааселькя, от которой я по­завчера отклонился в сторону и проблуждал до сих пор.

У лопарей Мааселькя, а возможно и по всей русской Лапландии, вероятно, произошло смешение с карелами, по крайней мере, многие из лопарей внешне очень похожи на карел, хотя и не говорят по-карельски. Кроме того, их одежда, равно как и способ строительства домов, схожа с карельским. Без сомнения, смешение с карелами привело к большей общности языка русских лопарей с финским и карельским, о чем не раз пишет Шегрен в своей работе, где он пытается выяснить также время этого смешения и доказать его очевидность. На основе этого можно объяснить причины, по которым обычаи лопарей России во многом отличаются от обычаев других лопарей. Так, например, в Кильдине, а также на всем пути из Колы в Кандалакшу я видел, что еду варят женщины, хотя у всех других лопарей — это мужское занятие. В местечке Риккатайвал (по-лопарски Riksuol), в шестидесяти-семи­десяти верстах к югу от Мааселькя, одна лопарка замеси­ла кислое тесто для хлеба и испекла его в печи, так же как это делают русские и карелы. У многих на местах лет­них стоянок имеются бани, в которых они парятся, что во­все против обычаев лопарей, ведь даже лопари Инари, усвоившие наполовину обычаи финнов, не ходят в баню. Воду для питья и приготовления пищи они берут из озера или другого природного источника, а не растапливают из снега, подобно остальным лопарям. В их избах, как пра­вило, чисто, пол и лавки вымыты, во многих домах — обыч­ные столы, тогда как остальные лопари пользуются сто­лешницей, которая при необходимости ставится на спе­циально для этого сделанное подстолье или другую под­ставку. [...]

В Мааселькя мы повстречали одного русского каре­ла — старосту волости Пяярви, граничащей с приходом Куусамо. Он как раз возвращался из Колы, куда ездил на своих оленях [из Пяярви] — отвозил в казну годовой госу­дарственный налог, собранный им в волости, на сумму около 1800 рублей. Он попросил и меня посмотреть, пра­вильно ли ему дали расписку (кто знает, сколько человек в Коле делали это уже до меня), я же спросил его, если уж он не умеет писать, умеет ли он сам прочесть напи­санное. На что он ответил: «У старосты не было бы ника­кой печали, кабы он умел писать и сразу на месте отмечать, кто сколько дает и сколько кому еще остается упла­тить. Я же несколько раз в году объезжаю волость и со­бираю налоги, ведь не все могут заплатить все сразу, и порою кажется, вот-вот сойду с ума, потому что мне нужно держать в голове, кто уже заплатил и сколько платил, а потом сложить все вместе и сравнить сумму с той, которую я должен взимать. Все время думая об этом, я иногда проезжаю верст пять — десять, вовсе не видя дороги, а остановившись, удивляюсь, что уже при­ехал». [...]