Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Еще в Ченаниеми мне посоветовали зайти в Вуоннинен в дом Мийны, который расположен выше по берегу, край­ний слева. Сказали, что дом этот построен получше, да и посостоятельней других. Говорили, правда, что хозяева немного угрюмы и строги, но в общем-то порядочные люди. Выяснилось, что неподалеку от их дома живет известный певец Онтрей[64] и другой — не менее известный — Ваассила[65]. Я, стало быть, направился в дом Мийны, где застал обоих сыновей хозяина. Один из них чинил большой не­вод, другой шил себе сапоги, собираясь в ближайшее вре­мя по торговым делам в Финляндию. Жива была и их старушка мать, родом из Латваярви, что недалеко от Кивиярви. Кроме нее в доме находились две молодухи — жены сыновей. Одна, судя по всему, более влиятельная, была дочерью Кеттунена из Ченаниеми, которую упомяну­тый Ортьё некогда тщетно пытался засватать. Она приня­ла меня чуть ли не как родственника, поскольку сама была финкой по матери. Ее младшая сестра тоже была за­мужем в Вуоннинен, за сыном хозяина соседнего дома, рунопевца Онтрея. Хотя изба Мийны, с большими окнами и чисто вымытым полом, выглядела уютно, хозяева все же настояли, чтобы я спал в горнице, расположенной по другую сторону сеней. Эта комната, с белыми стенами, столом, скамьей, полом и с висящими на стенах образами, тоже была опрятной, и я охотно повиновался. На следую­щий день с утра я записывал от Онтрея. С удовольствием провел бы с ним и послеобеденное время, но он не мог остаться дома — без него не справились бы на тоне. Я пожелал ему хорошего улова, предварительно догово­рившись о том, что если он наловит достаточное количест­во рыбы, то будет петь весь следующий день. Улов был не такой большой, но мне все же удалось записать под его диктовку довольно много рун. Вечером, когда Онтрей сно­ва ушел на тоню, я пошел к Ваассила, который жил на другой стороне узкого пролива. Ваассила, известный зна­ток заклинаний, был уже в преклонном возрасте. Память его за последние годы ослабла, и он не помнил того, что знал раньше. Тем не менее рассказал множество эпизодов о Вяйнямёйнене и других мифологических героях, которые мне до этого были неизвестны. Если ему случалось забыть какой-либо эпизод, знакомый мне ранее, я подробно рас­спрашивал его, и он вспоминал. Таким образом, я узнал все героические деяния Вяйнямёйнена в единой последова­тельности и по ним составил цикл известных нам рун о Вяйнямёйнене.

На следующий день меня пригласили на завтрак еще в один дом. Хозяин вызвался спеть для меня несколько новых рун. Затем он рассказал, как пять-шесть лет назад они с товарищем, будучи в Финляндии коробейниками, всю ночь напролет пели в одном господском имении в Хяме. Я спросил, не помнит ли он названия этого имения, и он назвал Весилахден Лаукко[66]. Узнав, что перед ним сейчас тот же самый человек, который и тогда записывал его стихи, он очень удивился, как, впрочем, и я при упомина­нии этого имения. Мы разговорились словно старые знако­мые, как вдруг запыхавшись прибежал какой-то малень­кий мужичок, стремительно схватил хозяина за руку и потянул за собой. Я не мог понять, что все это значит, пока мне не объяснили, что у мужика была тяжба с сосе­дом, лошадь которого зашла на его поле. Он хотел, чтобы по этому делу созвали деревенский сход и наказали винов­ного. «Возьми с собой хорошую палку, может, пригодит­ся», — сказал мужик. По его мнению, правосудие должно было сначала присудить его противнику порку, а затем без промедления осуществить ее. В подобных случаях здесь, по-видимому, так и поступают. Но хозяин все же отказался, сославшись на то, что у него гость. Мужик ведь мог зайти в любой другой дом и подыскать судью для этой распри. Итак, к немалой досаде сутяжника, хозя­ин остался дома. Мужик, пытаясь уговорить его, угрожал даже исправником.

Хозяин пел для меня всю первую половину дня, затем меня угостили обедом. Я ел с большим трудом, поскольку меня всюду — и в этом доме тоже — угощали брусникой и мои зубы так отерпли от кислого, что я с трудом пере­жевывал пищу. Как я и предполагал, хозяин наотрез от­казался брать плату за еду и за песни. Но я все же нашел способ отблагодарить его: совершенно не торгуясь, я купил у него пояс и другие мелочи, которые он предложил мне приобрести. В этом доме тоже было очень чисто, пол вымыт, стол, лавки и стулья оттерты добела.

В каждом доме на стене несколько икон. Входя в из­бу, гость крестится на них. Все крестятся перед едой и после еды, а также когда уходят работать вне дома на несколько часов и по возвращении с работы. В горнице в доме Мийны перед группой образов был подсвечник с восковыми свечами, а рядом с иконами — пахучая смола для кадения, которой, однако, за время моего пре­бывания здесь ни разу не пользовались.

У Онтрея имелось кантеле с пятью медными струнами, на котором он сам и оба его сына очень искусно играли.