Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

К полуночи мы прибыли в деревню Мустайоки[132], кото­рая является первым поселением на север от Керети и на­ходится в сорока верстах от нее. Это довольно большая деревня, в ней пятьдесят-шестьдесят домов по обе стороны реки. Люди здесь занимаются рыболовством и в большин­стве своем живут бедно. Правда, есть и более зажиточные, но все же не настолько, чтобы торговать. Я не видел ни одного судна с мачтой, кроме совсем старых. Проспав до восьми утра в доме, куда привел меня возница, и позавт­ракав, я отправился в другие дома, чтобы узнать, поют ли здесь карельские песни. Но таковых не оказалось, здесь пели только русские песни, поэтому около двух часов по­полудни я выехал в сторону Ковды, дальше на север. Мы проехали до деревни две мили за три часа. Меня по-преж­нему сопровождал мужик из Хейняярви, но я взял себе в доме, где ночевал, еще одного возницу. Большую часть пути они ехали в других санях, но иногда оба перебира­лись ко мне, переговариваясь между собою по-русски. Хотя я и не понимал их, но догадывался, что они, по-ви­димому, сговаривались насчет того, каким образом выну­дить меня дать им денег на выпивку. Где-то с середины пути каждый из них начал приставать ко мне, чтобы я по приезде дал им сорок копеек на вино. Однако я заверил их, что они не получат от меня ни копейки, и сдержал слово. Я почти полностью преодолел чувство страха и го­тов был даже применить силу, если понадобится. Но все обошлось, хотя я все время был настороже. Многим мой страх, вероятно, покажется смешным, таковым он, впрочем, представляется теперь и мне самому: ведь если подумать, то на большой дороге почти невозможно было напасть на меня. Тем не менее страх не отпускал меня до самой Ковды, а частично преследовал еще и до Кандалакши. Это были последствия испытаний, выпавших на мою долю в Елетъярви. Я не смог взять себя в руки настолько, что­бы освободиться от него, хотя и старался, так как опасал­ся, что чувство страха может превратиться в злобного му­чителя, иными словами, в навязчивую идею (idea fixa), многоликий призрак которой мог долгое время тяготеть надо мною (ведь обычно она навязывается тому, кто пре­доставляет ей обитель).

Вечером я приехал в Ковду — довольно большое посе­ление, расположенное в северной части реки Ковда, возле порога с таким же названием. Я остался ночевать и, по своему обыкновению, начал поиски рун, которых здесь ока­залось так же мало, как в Керети и в Мустайоки, а равно и в последующих поселениях — Княжой и Кандалакше. Финны мне все же встречались. В основном они переехали сюда из карельских деревень либо из приграничных дере­вень Финляндии. Они живут во всех упомянутых деревнях, но в Керети их меньше, чем в остальных. В Ковде я встре­тил две финские семьи, которые переехали из волости Кемиярви. Они поселились в маленьких убогих банях, так как им не посчастливилось раздобыть себе жилье получше. Я несколько раз заходил в одну из этих избушек. Семья состояла из семидесятилетнего старика, его шестидесяти­летней жены и двух детей. Старик рассказал, что летом он пасет деревенское стадо, в котором около семидесяти­восьмидесяти дойных коров, т. е. на треть меньше, чем до­мов. За каждую корову ему платят по восемьдесят копе­ек, так что доход его составляет чуть больше пятидесяти рублей. [...]

Местечко Ковда — чуть меньше Керети, но мне показа­лось, немного лучше отстроенное. Половина домов, как и в Керети, двухэтажные: изба или две внизу и две навер­ху. Верхние избы можно назвать горницами, потому что они всегда чисто вымыты, в них много — чаще всего шесть — довольно широких застекленных окон, высота ко­торых три четверти локтя. Во всех домах установлены пе­чи с трубами. Сама печь невероятной величины и сделана так, что в ней можно и варить.

Говорят, что в Ковде имеется шесть-семь кораблей — трехмачтовых лихтеров. Ими владеют богатые крестьяне Мериккяйнен, Клеменцов и другие, разбогатевшие на про­даже хлеба и прочего.

Утром я приехал из Ковды в Княжую — небольшую деревню, в которой было всего тридцать домов. Вечером того же дня я приехал в Кандалакшу. Лишь один крестья­нин, родом из Куусамо, принявший русскую веру и запи­санный в здешние книги, был, как говорили, побогаче, все остальные — бедные. Воспользовавшись тем, что в деревне не было лошадей, с меня взяли большую плату за пере­воз, чем в других местах. Обычно платят по пять копеек за версту. Мне пришлось, как и в Ковде, показать здесь свой паспорт, но от этого они, видно, ненамного поумне­ли, потому что неоднократно спрашивали, кто же я такой и по какому делу еду.

ИЗ ДНЕВНИКА

Кола, 14 февраля 1837 г.