Путешествия Гулливера

Высадившись на берег, я первым делом предъявил таможенным чиновникам письмо к его императорскому величеству, написанное королем Лаггнегга. В таможне сразу же узнали королевскую печать — она была величиной с ладонь и изображала самого короля, помогающего хромому нищему подняться с земли. Городские власти, прослышав об этом письме, приняли меня как посла дружественной державы. Они снабдили меня экипажем, лошадьми, дюжиной слуг и взяли на себя все расходы по моей поездке в столицу.

По прибытии я немедленно получил аудиенцию и вручил письмо. Оно было вскрыто с особыми японскими церемониями и прочитано императору через переводчика. Ознакомившись с содержанием, император повелел объявить мне, что из уважения к его царственному брату, королю Лаггнегга, любая моя просьба будет немедленно исполнена. Дворцовый переводчик, в чьи обязанности входили переговоры с голландскими мореплавателями и купцами, сразу же догадался по моей внешности, что я европеец, и передал мне слова его величества на голландском языке, которым владел в совершенстве. Я ответил ему так, как решил заранее, дескать, я голландский купец, потерпевший кораблекрушение в одной далекой стране. Оттуда морем и сушей я добрался до Лаггнегга, а потом прибыл на корабле в Японию, с которой мои соотечественники, как всем известно, ведут торговлю. Я надеюсь, что рано или поздно представится случай вернуться с каким-нибудь кораблем на родину, поэтому и прошу его величество позволить мне под охраной направиться в главный торговый порт Нагасаки.

Еще одна просьба, с которой я обратился к императору, несказанно удивила его: я покорнейше просил избавить меня от совершения обряда, который в Японии обязаны исполнить все европейцы. Он состоит в попирании ногами Распятия и восходит к тем временам, когда сюда проникли католические миссионеры, разгневавшие чем-то правителя империи.

Когда переводчик передал императору мои слова, его величество заметил с изумлением, что я первый из моих соотечественников, кто так щепетильно относится к этому обряду, и у него даже возникло сомнение — на самом ли деле я голландец. По крайней мере, из моих речей ясно только то, что я действительно христианин. Тем не менее, желая оказать любезность королю Лаггнегга, он готов выполнить мою странную прихоть.

С помощью переводчика я выразил глубокую благодарность за такую исключительную милость. Как раз в это время в Нагасаки направлялся отряд императорских воинов, и его начальнику было поручено охранять меня на протяжении всего пути.

Несмотря на то что переход был весьма утомительным, девятого июня 1709 года я прибыл в этот большой портовый город. Там я вскоре познакомился с голландскими моряками с торгового судна «Амбоина». Я долго прожил в Голландии, учился медицине в Лейдене и говорил по-голландски как уроженец Амстердама. Узнав, откуда я попал в Японию, матросы начали с любопытством расспрашивать меня о моих путешествиях. Я сочинил короткую, но очень правдоподобную историю, утаив самое главное. Особенно выручило меня то, что в нескольких голландских городах у меня были знакомые, а фамилию родителей я попросту выдумал, сказав, что они были поселянами из провинции Гельдерланд.

За то, чтобы отправиться на «Амбоине» в Голландию, я предложил капитану Теодору Вангрульту взять с меня какую ему будет угодно сумму. Но он, узнав, что я немало лет прослужил корабельным хирургом и могу исполнять обязанности врача, назначил мне половину обычной платы.

Во время плавания не случилось ничего заслуживающего упоминания. До мыса Доброй Надежды ветер был попутный. Мы сделали остановку всего на несколько дней, чтобы запастись пресной водой. В пути мы потеряли четырех человек из экипажа — трое умерли от запущенных болезней, а один у берегов Гвинеи упал с бизань-мачты в воду, кишащую акулами.

Десятого апреля 1710 года «Амбоина» благополучно прибыла в Амстердам. Оттуда я вскоре отправился в Англию на небольшом каботажном судне.

Шестнадцатого апреля мы бросили якорь в порту Даунс и я впервые за пять с половиной лет ступил на землю своей родины. Из Даунса я, не мешкая, направился в Редриф и прибыл туда в два часа пополудни, застав жену и детей в добром здравии.

Часть четвертая В стране гуигнгнмов

Глава 1

Пусть меня справедливо осудят за мои бродяжнические наклонности, но должен сознаться — испытанные в прошлом опасности не погасили во мне страсти к приключениям. Я провел дома с женой и детьми около пяти месяцев и мог бы назвать такую жизнь счастливой, но в глубине души видел счастье совсем в ином.