Путешествия капитана Александра. Том 3

А как появится один из них – в пиджачке с галстуком, брючки отглажены, носки туфелек блестят, блестят – а лица-то и не видно почти. Без черт лица. Вроде и заметил что-то – а ничего не запомнил. Знать, не видел его, серенького, совсем не видел, показалось только. Но может и наподольше он подойти к обывателю. Ручку подаст – менуэт станцевать. Менуэт – танец старинный, чопорный, витиеватый. Очень галантный танец. Небыстрый. Плавный, церемонный, с поклонами и приседаниями. Движений и позиций немного. Да каждое движение, каждая позиция со смыслом. Всё важно, до чрезвычайности. И как носок ботиночка отдвинуть, и как головку наклонить. И какой пальчик да куда повернуть надлежит. Серьёзное ведомство Тайный Писк. И шутить с ним не следует ни обывателю, ни сиятельному вельможе. Раз приглашён на танец – не отказывайся. Сердце-то стук-стук да стук-стук. Что задумано, почему именно я оказался избранным? Что за этим воспоследует? Спрашивать ни о чём нельзя. Как и среди блатняка. Не верь, не бойся, не проси. Легко сказать – не бойся. А страшно-то как, Господи, как страшно… Танцуй уж свой менуэт. Может, ты благоизбранный? И путь тебе укажут, и одобрят, раз уж ты им сгодился для чего-то. Служи уж им верой и правдой да задумывайся поменьше. А и есть ли время, чтобы задумываться? Попал в могучее течение, оказался на стремнине… Некогда рассусоливать, греби, лавируй, успевай разглядеть валуны да скалы, появляющиеся на мгновение среди рёва, кипения волн да радужного облака брызг, и также мгновенно исчезающие. Да не подставляйся под могучий поток, вмиг ударит, сомнёт, размозжит и унесёт в своём течении. И нет маленького Гансика. И нет сиятельного вельможи. И нет надменного канца. И нет ровненького пацанчика. Танцуй свой менуэт, тот, который тебе достался. А правила-то тебе подскажут. Кто подскажет? Да страх. Да инстинкт самосохранения. Держись инстинктов. Понятий, то бишь. Все живут по понятиям. И ты живи. Вспоминай Серденько, мил друга. Тому тоже, поди, несладко пришлось. Да ведь дошёл, дополз, добрался до Ништяка. Бона теперь: в домах, в золоте, в бриллиантах. Осенённый неземным светом Верховного Пахана. В потоках лавэ.

К разным людям подходят серенькие. Вот другого тоже ведут в менуэте. Сдвигаются в паре с середины зала. Всё ближе к краю, ближе. И нет их. Куда исчезли? То ли в важные государственные дела ввели человечка. То ли совсем наоборот. Тихо пропадает человечек. Живёт где-то. Мышкой-норушкой служит. Может, вынырнет через много лет на поверхность, важной шишкой станет. Важняком. А то – и царём морийским. А может, и вообще исчез человечек тот. Сгинул. И никто уже о нём никогда не услышит. Так со многими морийцами бывало. С миллионами, поди.

Хорошо, если потом маляву родным передадут, то ли из острога, то ли из темницы, то ли с каторги, то ли из нижнего трюма для опущенных. Слава провидению, хоть так, да выжил человек. Знать, жил и там по понятиям. Иначе сгинул бы совсем. Держись понятий. Где понятия, там надежда; где надежда, там и жизнь. Далеко забросило человека. С одного бока завели его в тессеракт, гиперкуб в четырёх измерениях, с другого бока вывели, и оказался он в четвёртом, чужом нам, измерении. Вроде, и недалеко он совсем, а получается дальше дальнего, не видно его и не слышно. Большая сила, видать, и желание жизни заложены были в его маляву незатейливую, раз дошла до нас записочка скромная, преодолевая все законы правильные мира нашего, добралась из другого измерения, где только-то и может существовать мир сумеречный, почти и не реальный. На зябкой чужбине, среди воровских шаек, в острогах да на каторгах забудет тот человек и речь-то человеческую. Отвыкнет от родной речи. Научится и думать, и говорить, и поступать, и жить по понятиям.

А и те, кого серенькие-то в светлое будущее уведут… Их светлое будущее много ли отличается от нижнего трюма-то? Тот же свет самого Великого Пахана. Те же ровные, правильные братаны. Тот же поток светлого Ништяка. Те же нерушимые, незыблемые, вечные, тяжёлые, как камень, неподвижные понятия и Понты, Понты, Понты…