Путешествия пана Вроучека

Добропорядочный буржуа, безусловно считавший себя патриотом, очутившись в ситуации, когда решается судьба его соотечественников, больше всего хочет остаться в стороне от событий. Благоразумие эгоиста никогда не заставит его оказать сопротивление силе. Его страх и смятение достигают предела, когда он слышит, что на защиту Праги поднялись жители разных городов и деревень, от мала до велика. "Хуже ничего нельзя придумать. Я-то считал, что идет нормальная война, а вместо этого – революция!" Броучек елабо разбирается в собьгщях чешской истории.

Представления о движении гуситов у него самые смутные.

В общем-то верно почувствовав в нем "революцию", ни хода, ни целей ее он не представляет. О Гусе он еще что-то слышал, потому что его любимое местечко в трактире "У петуха" прямо под портретом прославленного магистра, но за что святая церковь послала Гуса на костер -ему неведомо. Обиднее всего, что пан Броучек не помнит, чьей победой закончилась осада Праги в 1420 году, поэтому никак не может решить, на чью те сторону ему переметнуться. И в зависимости от обстоятельств, от хода разыгравшейся битвы, он выдает себя то за умеренного гусита-пражанина, то за радикального таборита, то за крестоносца. Его единственное желание – уцелеть в этой переделке.

Современным броучекам в повести противопоставлены пражане и табориты, Ян от Колокола, погибший в сражении, Ян Жижка, разгромивший Сигизмунда на Витковой горе. Их устами автор проповедует действенную любовь к своему народу, которая проявляется не в разговорах за кружкой пивл, а в сражениях, с оружием в руках. Верный исторической правде, Чех доказывает гуситов не религиозными фанатиками, а борцами за справедливость, за свободу Чехии. Он подчеркивает ведущую роль низших сословий, чьи представители боролись отважно и до конца, и предательскую двуличность знати.

Гуситская эпоха ддя Чеха – не только фон, рельефно оттеняющий облик Броучека. Она служит выражению идеала писателя. Чех отдает свои симпатии участникам революционного движения средневековья, цель которого – не просто церковные реформы, а ограничение власти феодалов, равенство сословий.

Тема героической борьбы гуситов всегда привлекала Чеха. Ей посвящал он стжщ и поэмы – "Гусит на Балтике" (1868), "Адамиты" (1873), "Жижка" (1878) и др. В повести она нашла свое продолжение. Обращаясь к страницам истории, Чех удовлетворял свою тоску по людям большим и цельным, жизнь которых служила примером и укором потомкам. В самом начале путешествия у пана Броучека, не понимавшего, что же с ним происходит, мелькает мысль, а не в страну ли антиподов он попал? Догадка эта скоро рассеивается, но и подтверждается в то же самое время. Пронзив толщу истории, Броучек действительно оказался в стране противоположных нравственных измерений. Чех развертывает здесь излюбленную систему контрастов, сталкивая прошлое с настоящим, мужество с малодушием, одухотворенность с мелочным расчетом, героеа с антигероями. И в отличие от первой повести, полностью выдержанной в ироническом ключе, здесь сатирическое начало сплетается с героическим, язвительный смех с подлинной, не пародийной патетикой.

Воссоздавая прошлое, Чех не идеализирует старину. С достоверностью историка; изучившего "свой" период, с убедительностью художника, способного проникаться изображаемым, вживаться в материал, рисует он нравы и быт средневековья, узкие улочки с непролазной грязью, кромешной тьмой по ночам и тусклыми фонарями в руках одиноких прохожих; старинные дома со слюдяными окошками, низкими потолками и топорной мебелью. Автор даже сочувствует тоске Броучека по комфорту и цивилизации, но подводит читателя к мысли, что, выиграв в мелочах, получив газовые фонари и водопроводы, умывальники и столовые приборы, потомки проиграли в чем-то крупном. Они научились не только пользоваться носовыми платками и вилками, но и приспосабливаться к любым обстоятельствам, кривить душой, бесплодно топтать землю, покорно сносить несправедливость.

Сатирическое обличение мещанина постепенно и исподволь перерастает в обличение современного Чеху общества. Ведь Вроучек – его законное дитя. Мужественное поведение гуситов в схватке с крестоносцами и неистребимая трусость Броучека приводят к выводу: нелепо не дикое средневековье с его грубостью и наивностью, привычкой "тыкать" друг другу и вытирать руки о скатерть, – нелеп цивилизованный буржуазный век, плодящий трусов и предателей.

Повесть имеет ярко выраженную дидактическую направленность. В финале открыто прозвучит приговор автора своему современнику. Ян Жижка бросит Матею Броучеку слова упрека: "Безумна мысль, что человек далеких будущих веков может прийти к своим предкам, но даже если бы и могло случиться это неслыханное чудо, – бог не допустит, чтобы у нас были такие потомки!" Пан Броучек также не остается в долгу.

Ничто не в состоянии поколебать его самоуверенность, изменить его психологию – ни фантастический лунный пейзаж, ни атмосфера героического столетия. В завидной верности Броучека самому себе – точно найденная модель поведения героя.