Путешествия пана Вроучека

Ему страстно хотелось еще что-нибудь крикнуть, но он сдержался и только сказал сухо: – Благодарю. Кроме воды, я ни в чем не нуждаюсь.

Хозяин вышел, а гость, возвращаясь в свою спальню, несколько раз повторил: – Чесало для головы!

Из карманчика своего жилета, лежавшего на лавке, он извлек элегантную щеточку для волос с расчесочкой и зеркальцем и, глядя на них почти с нежностью, прошептал: – Золотое мое девятнадцатое столетье! Не будь со мной этих вещиц, мне пришлось бы причесываться помелом! Правда, он сказал, что есть и гребень. Представляю себе – наверное, не гребень, а скребница для коня, и скребется ею небось весь дом.

Вынув из своих карманов остальные мелочи, в частности часы с цепочкой, бумажник, ножик, ключ от квартиры, коробок с остатками спичек и наполовину выкуренную "короткую" сигару (пан домовладелец – впрочем, отнюдь не заядлый курильщик – в знак протеста против недавнего повышения цен на сигары перешел с "порто-рико" на "короткие"), он выложил все это на подоконнике.

Он еще рассматривал содержимое своих карманов, когда в коморку вошла Кедрута, неся в худых, жилистых руках большой бесформенный жестяной таз с водой.

Она вступила опасливо, словно тень, и, волоча ноги, пошла через комнату, робко поглядывая из-под морщинистого, смешно повязанного лба в сторону окна, где стоял пан Броучек, и костлявые руки ее так дрожали, что вода выплескивалась через край. Опа поставила таз на сундук и так же крадучись пошла обратно к дверям, то и дело испуганно оглядываясь на пана домовладельца, будто опасаясь, что тот вдруг прыгнет на нее сзади. Но и он искоса следил за движениями странного существа, пока горбунья не скрылась за дверьми, после чего отвел душу, воскликнув: – Вот страшилище!

Подойдя к тазу, он увидел, что старуха положила около него с одной стороны кусок простого серого мыла, а с другой-с какую-то прямоугольную жестяную пластинку, – Черт, что б это могло быть? – недоумевал он, вертя странный предмет в руках.– Может, чесало для языка?

Наконец он заметил, что одна сторона пластинки гладко отполирована и в ней смутно отражается его удивленное лицо.

Он приложил указательный палец к носу и насмешливо присвистнул: – Поди ж ты, да ведь это зеркало! Древнечешское трюмо! Вот уж что верно, то верно: где нам до гуситской элегантности и блеска! Мыло тоже больше подходит для мытья полов, а не человеку для умывания.

Но когда он все-таки умылся и причесался, пользуясь своими современными вещицами, к нему вернулось прежнее благодушное настроение.

Теперь настала пора утренней сигары. Он зажег остаток "короткой" и спокойно выпускал голубые облачка благовонного дыма – если для этого сорта подходят привычные эпитеты.

При этом он не спеша надел желтый кафтанчик, однако что делать с остальными элементами средневекового костюма, никак не мог догадаться, поэтому решил сначала обуться. Тут снова обнаружилась зияющая рана на левом ботинке. Хотя у него еще не было случая познакомиться со средневековой обувью, он испытывал к ней непреодолимую антипатию – в чем, возможно, есть доля вины книги о средневековой инквизиции с ее несколько неудобными "испанскими сапогами", оставившими в душе папа Броучека глубокий след,– и потому решил, что лучше всего послать пострадавшую штиблету сапожнику, чтобы тот наскоро пришил подметку.

Он отворил дверь и позвал: – Кекрута!

Через, минуту в дверь осторожно просунулось сморщенное старухино лицо и верхняя половина сгорбленного туловища, причем как раз в тот момент, когда пан Броучек, держа обеими руками разорванный ботинок, с горящей сигарой в уголку рта, выпускал в прокуренное помещение новое облако дыма.

Старуха выпучила глаза и какое-то время смотрела на него остолбенев, с выражением величайшего ужаса на лице; потом вдруг подняла костлявую руку и начертила в воздухе крест, а затем с воплем бросилась вон, хлопнув дверью.

– Вот глупая бабка! – рассердился пан Броучек. – Удрала у меня из-под носу, будто за ней гонятся. Уж не боится ли меня это чучело? Если бы ее кто испугался, было бы понятно, но меня – меня!.. Неслы, ханное дело!. Дура! Открещивается от меня, как от нечистой силы… Наверняка не в своем уме. Теперь ищи Янека по всему дому или жди, пока он сам изволит сюда пожаловать – посмотреть на гостя.

Он раздраженно отложил сигару в сторону и начал снова перекладывать предметы средневекового туалета.

В этот момент к нему вошел хозяин дома в очень веселом настроении, но остановился как вкопанный на пороге, глядя на клубы дыма и втягивая носом.

– Что творишь? – спросил он.– Пошто обкуриваешь горницу вонючим дымом?

– Ну, кадило за кукиш не купишь.

Домшик все водил глазами по комнате, ища, повидимому, источник дурно пахнущего дыма, и тут вдруг увидел мелочи, разложенные на подоконнике.

– Аи, что за удивительные вещи! – воскликнул он и начал их разглядывать.

Бумажником он не заинтересовался, на ключ глянул мельком, но перочинный нож рассмотрел досконально, так что заметил и пооткрывал все лезвия, скрытые в черенке.