Путешествия пана Вроучека

– Оставь школяра в покое,– заступился за юнца Мирослав, Золотых дел мастер.– Я и сам так думаю, что заблуждаются табориты, отступая от учения Гусова, заводя всякие разные новшества, которые нас не токмо навсегда от церкви соборной отторгнут, но я нарушат весь исстари заведенный порядок. Уже не хотят они и короля над собой, ни другого кого властелином, права князей, дворян и прочих не признают, достояние и имущество у них отнимают. И более того – уже рушат и жгут не токмо монастыри, но и храмы божьи, крушат алтари, рвут ризы, разбивают священные сосуды, статуи и мощи святых предают поруганию…

– Потому как идолопоклонство это – молиться распадающимся костям и куклам, рукою человека созданным, – резко отвечал Вадек. – И разве не читаем мы в писании, что грядет час, когда люди молиться будут не во Иерусалиме и не на горе Гаризим, а в духе и истине? И сей час настал для нас, познавших истину. Не нужно нам храмов, ни алтарей, мы везде молимся в сердце своем. И не нужны нам ложные установления людские: чистые законы веры мы носим в наших сердцах. В царстве божиём нет ни господ, ни рабов, а токмо братья и сестры, любящие друг друга и разделяющие между собой все блага земные. А вот твое сердце, золотых дел мастер, привержено презренному металлу сильнее, чем правде небесной. Боишься, что с искоренением греховной суеты мира уменьшится твоя прибыль, потому-то и защищаешь ты драгоценные дароносицы, позолоченные фигурки и шитые золотом и серебром поповские ризы…

– Честно заработанное за грех не почитаю, – запальчиво возражал Мирослав.– Но не ради выгоды защищаю я дароносицы и ризы, а лишь ради славы божией и благолепия .святой литургии, коим достойно служит дорогой металл блеском своим, рукой творца приданным.

– Истинно глаголешь, – нетерпеливо перебивая, поспешил ему на помощь школяр и начал говорить, как на ученом диспуте.

Он состроил серьезную мину и, видимо, копируя какого-нибудь старого седобородого магистра, проводил большим и указательным пальцами по своим впалым щекам от глаз под самый подбородок, будто действительно оглаживал длинную бороду:

– Так велит устав христианский служить святую обедню, будучи сам сложен из наиблагороднейших истин и молитв святителей, как из перлов святых драгоценных и из слитков золотых и дорогих каменьев истины и веры христианской, почему и подобает ему по праву божественному внешнее драгоценное убранство. А что касается облачений, так отрицающие их путаники таборские не только глубоко заблуждаются, но и память самого Виклефа оскверняют, ибо он до дня своей смерти служил литургию в облачении, а в книгах "De Eucharista" [O таинстве причастия" (греч.). ] в главе четвертой ясно говорит, что… , – Пошел ты со своей недозрелой ученостью…прервал его рассуждения Войта от Павлинов. – Знай, что я тоже во многом согласен с таборитами.

– Вас, новогородских, и впрямь скоро обратит в таборитскую веру ваш бешеный поп Ян Желивский: она ему очень по душе! – воскликнул Мирослав, Золотых дел мастер.

– Яна Желивского ты мне не трожь, слышишь? – крикнул Войта, задетый за живое.– Не то я так отвечу, что кое у кого бока затрещат!

– Перестаньте, друзья,– пытался утихомирить ссорящихся Янек от Колокола.– Не время сейчас браниться; сейчас нам надобно держаться заодно, чтоб отбить врага. Ведь все мы равно стоим за Чашу и за свободу нашей веры, а в чем расходимся мы, того не решишь ссорой в корчме: пусть серьезно об том потолкуют духовные лица с обеих сторон. До той поры никто никого не смеет называть путаником, тем более из-за церковных облачений.

– Но облачения принадлежат к основным установлениям церкви, – опять завел свое настырный школяр. – Разумеется, табориты и церковь самое предают поношению, все постулаты ее нарушая, невзирая на то, что говорит Беда в главе "Quicumgue", а святой Августин в главе "Omnis catholicus" и в главе "Ita fit", а к тому же и в главе "Sic enim". Хм-хм… "Et ponitur"…

Он замолчал, видимо, забыв, что к чему, и, вынув из-за пояса свои таблички, начал прилежно их изучать.

– А что ты думаешь про облачения? – обратился золотых дел мастер к пану Броучеку.

Последний между тем укреплял свое знакомство с медовухой, открывая в ней все новые и новые приятные свойства. И если старая чешская пословица говорит: "Хмель – ирой", то медовуху, пожалуй, следовало бы назвать богатыршей. Новочешский питух чувствовал, как с каждым глотком в его жилы вливается огневая кровь, а в сердце рождается дивная отвага; он позабыл о всех опасностях средневековья, и даже чтото воинственное появилось в его взгляде. Его первоначальное недовольство тем, что эти древние чехи и в корчме не могут найти более разумного предмета для разговора, чем политика и даже религия, рассеялось, и он ощутил в себе острое желание вмешаться в их спор. Удар Вацека кулаком по столу сначала испугал его, однако очередной глоток вновь придал ему смелости, так что теперь на вопрос Мирослава он ответил весьма решительно:

– Право, я вам удивляюсь, братцы: как можно спорить о таких вещах? Ну что за служба без облачений? Так разве бараны служат…