Путешествия с Геродотом

Дальше улица делала поворот, но и за поворотом было все то же самое. Я нигде не мог выбросить бутылку, потому что, озираясь по сторонам, постоянно встречался глазами с чьим-то направленным на меня взором. По мостовой ехали машины, ослики тянули груженные товаром тележки, чопорно, словно на ходулях, шествовали верблюды, но все это происходило как бы на втором плане, на первом был я, шедший все время под чьим-то пристальным взором; люди стояли, сидели (чаще всего), проходили мимо, разговаривали, но все при этом смотрели, чем я занимаюсь. Моя нервозность росла, я все больше потел, мой пакет промок, и я боялся, что бутылка вылетит из него и разобьется о мостовую, привлекая и без того направленное на меня внимание улицы. Честное слово, я не знал, как быть дальше, а потому вернулся в гостиницу и спрятал бутылку в чемодан.

В следующий раз я вышел с ней ночью. Ночью было лучше. Я бросил ее в первую попавшуюся урну и с легким сердцем пошел спать.

Теперь, гуляя по городу, я мог лучше разглядеть улицы. У каждой были глаза и уши. Здесь какой-то дворник, там — какой-то сторож, рядом неподвижная фигура на топчане, немного поодаль кто-то просто стоит и смотрит. Многие из этих людей ничем конкретным не заняты, но их взгляды пересекаются, сплетаясь в связную, густую наблюдательную сеть, покрывающую все пространство улицы; здесь не может произойти ничего, что не было бы своевременно замечено и отслежено. Отслежено и сообщено.

Интересная тема: лишние люди в силовых структурах. Развитое общество, стабильное и организованное, является совокупностью четко определенных ролей; этого не скажешь о большей части проживающих в городах Третьего мира. Там все жилые районы наполнены бесформенной, текучей, лишенной четкой градации, позиции, места или предназначения субстанцией. В любой момент и по любому поводу эти люди могут устроить столпотворение, образовать сборище, создать толпу, у которой обо всем есть свое мнение и на все есть время, которая рвется к участию хоть в чем-нибудь и хотела бы обрести хоть какое-то значение, но никто на нее не обращает внимания, никому она не нужна.

Все диктатуры подпитываются этой праздной магмой. Они могут даже не тратиться на дорогостоящую армию профессиональных полицейских. Достаточно обратиться к этим чего-то ищущим в жизни людям. Дать им почувствовать, что они могут оказаться полезными, что кто-то на них рассчитывает, что их заметили, что они тоже что-то значат.

Выгода от этого союза обоюдная. Прислуживая диктатуре, маленький человек с улицы начинает чувствовать себя частью власти, кем-то важным и значимым, а кроме того, поскольку на совести у этого человека, как правило, мелкие кражи, случайные стычки, он преисполняется чувством безнаказанности. Диктатура же получает в его лице дешевого, практически бесплатного, но усердного и вездесущего агента-щупальце. Впрочем, его даже трудно назвать агентом. Это всего лишь некто, кто хочет быть замеченным властью; он старается быть на виду, напоминает о себе, всегда готовый оказать услугу.

Как-то раз, когда я вышел на улицу, один из таких людей (я догадался, что «из таких»: он всегда стоял в одном и том же месте — должно быть, имел свой участок) задержал меня и спросил, не хочу ли я пройтись с ним, он покажет мне старую мечеть. Вообще-то я очень доверчив и подозрительность считаю не признаком ума, а скорее недостатком характера; в данном же случае тот факт, что тайный агент предложил мне осмотреть мечеть, а не проследовать в отделение, принес мне такое облегчение, что я согласился без колебаний. Он вел себя вежливо, на нем был опрятный костюм, и он неплохо говорил по-английски. Сказал, что зовут его Ахмед. «А я — Рышард, но ты зови меня Ричард, так тебе будет проще».

Сначала пешком. Потом долго на автобусе. Выходим в каком-то старом районе, тесные улочки, переулки, маленькие площадочки, тупики, кривые стены, узкие проходы, глиняные серо-коричневые стены, жестяные рифленые крыши. Если кто попадет сюда без проводника — не выберется. Там и сям какие-то двери в стенах, но двери закрыты, наглухо задраены. Никого. Иногда тенью пролетит женщина, иногда появится группка малышни, но, всполошеная окриком Ахмеда, сразу исчезнет.

Так мы добираемся до массивных металлических ворот, на которых Ахмед выстукивает какой-то тайный шифр. Внутри шарканье сандалий, а потом громкий лязг ключа в замке. Нам открывает сторож неопределенного возраста и вида и обменивается с Ахмедом несколькими фразами. Через маленькую, со всех сторон огороженную площадку он ведет нас к вросшей в землю двери минарета. Она открыта, оба жестом предлагают мне войти. Внутри царит густая тьма, но можно различить контур винтовой лестницы, которая ведет на минарет, формой напоминающий большую фабричную трубу. И высоко-высоко над темнотой — точка: она испускает свет и кажется отсюда далекой звездой. Это небо.