Путешествия с Геродотом

У доктора частная клиника: выкрашенный белой краской барак неподалеку от виллы, в которой он живет. Он не убежал вместе с бельгийцами, потому что, говорит, он уже стар и у него совсем никого нет. А здесь его знают, и он надеется, что местные его в обиду не дадут. Доктор поместил меня у себя, как он сказал, на сохранение. В качестве корреспондента мне нечего было там делать, потому что связь с Польшей отсутствует. Не выходит ни одна газета, не работает ни одна радиостанция, и не существует никакой власти. Я пытаюсь выбраться отсюда, но как это сделать? Ближайший аэропорт — в Стэнливиле — закрыт, дороги (а сейчас сезон дождей) превратились в болота, суда по реке Конго давно не ходят. На что рассчитываю — не знаю. Немного на счастье, больше — на людей вокруг меня, но больше всего на то, что мир изменился к лучшему. Это, конечно, абстракция, но хоть во что-то верить надо. А пока что хожу раздраженный, нервы разыгрались не на шутку. Меня охватывают ярость и бессилие — частые состояния в нашей работе, ведь пустые, безнадежные ожидания контакта с родиной и миром съедают порой все время.

Если говорят, что в городке нет жандармов, можно отправиться в поход по джунглям. Джунгли кругом, они рядом, тянутся во всех направлениях, заслоняя мир. В них можно войти только по утоптанной латеритовой дороге, по-другому невозможно, иначе эту крепость не взять: сразу останавливает зеленая масса ветвей, лиан и листьев, с первого шага ноги утопают в слякотном вонючем болоте, а на голову начинают падать какие-то пауки, жужелицы и гусеницы. Впрочем, кто-нибудь неопытный побоится углубляться в дебри, а местным даже мысль такая не придет в голову. Джунгли — это как море или скалистые горы: замкнутая, особая, независимая сущность.

Они всегда наполняют меня страхом.

Я боюсь, что из чащи выскочит какой-нибудь хищник, или с быстротой молнии бросится на меня ядовитая змея, или я услышу свист летящей стрелы.

Однако, как правило, когда я направляюсь в сторону зеленого колосса, следом по дороге бежит куча детей, желающих меня сопровождать. Дети веселятся, смеются, шалят. Но вот дорога входит в лес, и они замолкают, становятся серьезными. Возможно, в своих фантазиях они видят, что где-то там, в сумраке джунглей, таятся привидения, чудища, колдуньи, которые воруют непослушных малышей. Так что лучше вести себя тихо и быть начеку.

Иногда мы останавливаемся на дороге, на краю джунглей. Здесь царит полумрак и душно от умопомрачительных запахов. Животных у дороги не видно, зато слышны птицы. А еще слышно, как капли стучат по листьям. Слышен загадочный шелест. Дети любят сюда приходить, чувствуют себя здесь как дома и все знают. Какое растение можно сорвать и пожевать, а к какому нельзя даже прикасаться. Какие плоды можно съесть, а какие — ни за что на свете. Они знают, что пауки опасны, а ящерицы — ничуть. И знают, что надо смотреть вверх, на ветки, потому что там может притаиться змея. Девочки серьезнее и осторожнее, чем мальчики, я смотрю, как они ведут себя, и велю мальчикам, чтобы слушались девочек. Мы, вся наша экскурсия, как будто в большом, упирающемся сводами в небо кафедральном соборе, в котором человек ощущает себя маленьким и видит, что все вокруг больше, чем он.

Вилла доктора Ранке стоит у широкой дороги, которая пересекает северное Конго и бежит вдоль экватора, ведя через Бангуи к Дуала над Гвинейским заливом и кончаясь здесь, приблизительно на высоте Фернандо По. Но это далеко, больше чем за две тысячи километров. Часть пути заасфальтирована, но сегодня от асфальта остались только рваные, бесформенные клочья. Если мне приходится идти по этой дороге в безлунную ночь (а тропическая темнота густая, непроглядная), я передвигаюсь медленно, шаркаю подошвами, прощупывая ногой землю, чтобы ни в коем случае не сойти с дороги. Внимательно, осторожно, потому что здесь столько невидимых дыр, ямок, буераков. Когда ночью проходят колонны беженцев, случается, тишину прорывает внезапный крик — значит, опять кто-то попал в яму и сломал ногу.

Беженцы. Все в одночасье стали беженцами. Летом 1960 года, сразу после объявления Конго независимым вспыхнули столкновения, племенное противоборство, а потом и война, дороги наполнились беженцами. Там, где дело доходит до конфликта, сражаются жандармы, армия и импровизированные отряды племенной милиции, тогда как гражданские, чаще всего — женщины и дети, убегают. Маршруты этих перемещений очень трудно воспроизвести. Общий принцип таков: оказаться как можно дальше от поля битвы, но не настолько далеко, чтобы потом потеряться и не найти пути обратно. Еще один важный момент: можно ли на пути следования найти хоть что-нибудь съестное. Это все люди бедные, имеющие при себе самую малость: женщины — ситцевую юбку, мужчины — рубашку и штаны, какой-нибудь кусок материи, чтобы накрываться ночью, горшок, кружку, пластиковую тарелку. И таз, чтобы все это сложить.