Путешествия во времени. История

В этом, как и во многих других вещах, Борхесу, кажется, удалось заглянуть за горизонт[124]. Позже литература о путешествиях во времени расширилась, образовав жанры альтернативной истории, параллельных Вселенных и ветвящихся линий времени. Приключения с параллельностью начались и в физике. Проникнув глубоко в недра атома, туда, где частицы невообразимо малы и ведут себя иногда как частицы, а иногда как волны, физики натолкнулись на, судя по всему, вездесущую случайность, лежащую в основе вещей. Они продолжали разрабатывать проект, задачей которого было вычисление будущих состояний на основе известного, или заданного, начального состояния в момент времени t = 0. Только теперь они пользовались волновыми функциями[125]. Они решали уравнение Шредингера. Расчет волновых функций через уравнение Шредингера дает не конкретные результаты, а распределение вероятностей. Может быть, вы помните кота Шредингера: он либо жив, либо мертв, либо ни жив, ни мертв, либо, если кому-то так больше нравится (вообще говоря, это дело вкуса), одновременно и жив, и мертв. Его судьба представляет собой распределение вероятностей.

Когда Борхесу было 40 лет и он писал «Сад расходящихся тропок», в Вашингтоне рос мальчик по имени Хью Эверетт III, который запоем читал научную фантастику — Astounding Science Fiction и другие журналы. Пятнадцать лет спустя он был уже студентом в Принстоне, изучал физику и работал с новым руководителем — тем самым Джоном Арчибальдом Уилером, который просто обязан то и дело появляться, как этакий Зелиг, в рассказе о путешествиях во времени. Идет 1955 г. Эверетту не нравится идея о том, что простой факт измерения должен менять судьбу физической системы, он не готов ее принять[126]. Он делает у себя запись о семинаре в Принстоне, на котором Эйнштейн говорит, что «не в состоянии поверить, будто мышь могла бы вызвать кардинальные перемены во Вселенной, просто посмотрев на нее»[127]. Он также слышит со всех сторон отзывы от людей, недовольных различными интерпретациями квантовой теории. Он считает, что Нильс Бор «слишком осторожен». Осторожность работает, но не отвечает на трудные вопросы. «Мы не верим, что главная цель теоретической физики — построение „надежных“ теорий».

Итак, что если, спрашивает он, вдохновленный Уилером, который, по обыкновению, открыт всему необычному и парадоксальному, — что если каждое измерение — на самом деле развилка? Если квантовое состояние может быть либо A, либо B, то ни один из этих вариантов не находится в привилегированном положении: теперь существует две копии Вселенной, каждая с собственными наблюдателями. Мир на самом деле представляет собой сад расходящихся тропок. Вместо одной Вселенной мы имеем совокупность множества Вселенных. В одной из Вселенных кот определенно жив. В другой — мертв. «С точки зрения теории, — пишет Эверетт, — все элементы суперпозиции (все „ветви“) „актуальны“ и ни одна из них не более „реальна“, чем остальные». Сплошные предохранительные кавычки. Для Эверетта слово «реальный» подобно тонкому льду на поверхности темного пруда:

Когда пользуешься теорией, естественно, делаешь вид, что конструкты этой теории «реальны» или «существуют». Если теория очень успешна (то есть верно предсказывает то, что пользователь этой теории воспринимает органами чувств), то уверенность в такой теории возрастает и ее конструкты воспринимаются уже как «элементы реального физического мира». Это, однако, чисто психологическая особенность.