Путешествия во времени. История

Когда вмешательство в историю и попытки изменить ее все же начались, появилось множество путешественников во времени с идеальными планами вмешательства. Они пытались убить Гитлера. До сих пор пытаются, до сего дня. Несложно понять почему. Были и другие люди, творившие великое зло и вызывавшие великие страдания (Сталин, Мао…), но один человек, обладавший странной смесью чудовищности и харизмы, возвышается над всеми ними. «Адольф Гитлер. Гитлер, Гитлер, Гитлер», — пишет Стивен Фрай в романе о путешествиях во времени «Как творить историю» (Making History). Если бы можно было убрать из истории Гитлера. Весь ХХ век выглядел бы совершенно иначе. Такая идея возникла еще до того, как США вступили в войну: в июльском выпуске журнала Weird Tales опубликован рассказ под названием «Я убил Гитлера» (I Killed Hitler), автором которого значился Ральф Милн Фарли — под этим псевдонимом скрывался массачусетский политик и писатель Роджер Шерман Хор. Некий американский художник не любит немецкого диктатора по нескольким причинам и отправляется назад во времени, чтобы свернуть шею десятилетнему Адольфу. (Сюрприз: результат, когда он возвращается в настоящее, оказывается не тем, какого он ожидал.) К концу 1940-х гг. смерть Гитлера от рук путешественников во времени успела уже стать мемом. В рассказе 1948 г. «Бруклинский проект» (Brooklyn Project) Филипа Класса, печатавшегося под псевдонимом Уильям Тенн, о ней говорится как о чем-то само собой разумеющемся. Бруклинский проект — это секретный правительственный эксперимент по путешествиям во времени. «Как вы знаете, — объясняет какой-то чиновник, — одно из опасений, связанных с путешествиями в прошлое, состояло в том, что самые невинные, на первый взгляд, действия могут вызвать катастрофические изменения в настоящем[165]. Вы, вероятно, знакомы с этой фантазией в ее самой популярной в настоящий момент форме — что Гитлер был убит в 1930 г.». Невозможно, объясняет он. Ученые со всей несомненностью доказали, что время — «жесткая штука, прошлое, настоящее и будущее, и ничего в ней изменить нельзя». Он долго разглагольствует об этом, хотя когда разработанный в проекте «хронар» для путешествий во времени отправляется в доисторическую эпоху, и сам лектор, и его слушатели, не замечая того, превращаются в покрытых слизью раздутых существ, помахивающих пурпурными псевдоподиями.

Стивен Дедал в «Улиссе» говорит, как известно, что история — это кошмар, от которого он пытается пробудиться. Неужели выхода нет? Что если бы Юлий Цезарь не был бы убит на ступенях сената или Пирр не погиб бы в Аргосе? «Время поставило на них свою мету, — думает Стивен, — и заключило, сковав, в пространстве, что занимали уничтоженные ими бесчисленные возможности. Но были ль они возможны, если их так и не было? Или то лишь было возможным, что состоялось? Тките, ветра ткачи»[166].

Под силу этим нетерпеливым убийцам изменить историю или не под силу? Некоторое время кажется, что каждый новый рассказ предлагает какую-то новую теорию. Альфред Бестер — нью-йоркский пиарщик, ставший писателем-фантастом, придумал для своего рассказа 1958 г. собственный особый вариант объяснения, почему невозможно изменить историю. Рассказ называется «Человек, который убил Магомета» (The Men Who Murdered Mohammed). Несчастный герой рассказа Генри Хассель застает свою жену в объятиях другого. Он впадает в ярость и, вооружившись машиной времени и пистолетом 45-го калибра, бросается в рейд по истории. Чем дальше, тем кровавее становится его рейд. Хассель убивает родителей, дедов, прадедов и исторических лиц — всех, кто попадается под руку: Колумба, Наполеона, Магомета (всех, кроме Гитлера), и ничего у него не получается. Жена веселится по-прежнему. Почему? В конце концов другой очень грустный путешественник во времени объясняет:

Мальчик мой, время абсолютно субъективно. Это частное дело каждого… Мы, каждый из нас, путешествуем в собственное прошлое, а не в прошлое кого-то другого. Никакого универсального континуума нет, Генри. Есть только миллиарды индивидов, каждый со своим континуумом; и один континуум не в состоянии повлиять на другой. Мы как миллионы макаронин спагетти в одном горшке… Каждый из нас должен путешествовать вверх и вниз только по своей макаронине.

Вот так, от ветвящихся тропок до макаронин.