Путеводитель для гнома

Великий венгр уже привел публику в восторг и собирался уезжать. Странное дело, я даже не была слишком расстроена; а варяги — те откровенно ликовали за компанию с ведьмой. До музыки они были не слишком охочи. Из Контрактового дома валила музыкально-удволетворенная толпа разнообразнейших существ.

— Ты, Пфуффий, пропустил удивительное слышище, — сказал маленький мохнатый человечек в золотом пенсне и фетровой шляпке.

— Может, поздравствуемся, Парфеноний? — спросил гном, надуваясь торжественностью.

— Здравствовать тебе еще тыщу лет, — церемонно поклонилось существо, обозванное Парфенонием. — Представь даме, невежа.

— Знакомься, Лика, — широко повел Фуффи ручкой. — Это самый страшный зануда не только в вашем городе, но и на всей планете. Зато он же — самый надежный и верный друг, с которым мы пережили волнующие приключения, домовой Парфеноний!

— Имею честь увлекаться греческой стариной, — раскланялся домовичок.

— Почему именно греческой? — спросила я с огромным интересом.

— Случилось около двух сотен лет служить храмовым домовым в обиталище совоокой Афины, — пояснил мохнатик. — Меня тогда звали как-то иначе, но теперь я и сам не помню, как. С гордостью ношу новое имя Парфеноний…

— Пошел излагать, — сказал Аскольд. — Не остановишь. Но яичницу делает знатнейшую, особенно, если с ветчиной.

— Яичница — это дело, — радостно согласился китоврас. Пока мы беседовали с домовым, он целовался со своей ведьмой; она моментально подобрела и смотрела на него счастливыми, молодыми глазами.

— Онисимушка, поедем, я тебе завтрак приготовлю, — пропела, тая от нахлынувших чувств.

— Повременим, радость моя. Скоро рассвет, полюбуемся еще городом…

Я осмотрелась по сторонам.

— Но ведь этого все равно не может быть? — кажется голос мой звучал жалобно и даже просительно: рассудок отчаянно сопротивлялся органам чувств, пытаясь убедить их в том, что им грезится.

— Понедельник, — охотно разъяснил Пфуффий, — тринадцатое число. Мы находимся под тринадцатым созвездием загадочного Змееносца; к тому же повстречались на его территории. Отчего же не может?

Гном говорил абсолютную правду — Владимирская горка находится в знаке Змееносца, тринадцатом и исключительном. Вот и не верь после этого в чудеса…

Даже петуха они где-то умудрились раздобыть; для порядка — как пояснили мне педантичные варяги. Это было тем более удивительно, что их я всегда представляла волосатыми разгильдяями, но действительность оказалась иной. Какой-то из призраков смылся незаметно на время, и вернулся с ослепительно-белым петухом, замотанным в клочья предутреннего тумана, как в авоську. Птица вертела головой с любопытством, но без малейших признаков тревоги.

— Привычный он, — пояснил Аскольд, — мы его часто заимствуем на пирушки там, юбилеи всякие; чтобы не прозевать урочный час.

Петух поглядел мне прямо в глаза и кивнул утвердительно…

— Ну, — молвил Пфуффий, — хорошая вышла поездка. Я постараюсь еще наведаться, ты жди, Лика; только обязательно жди и не считай меня видением. И путеводитель пиши, очень тебя прошу.

Мы крепко обнялись, для чего мне пришлось поднять гнома на руки. Я чмокнула его в курносый нос, и Фуффи заалел щеками.

Аскольд приглашал на могилу — в гости. Я оставила адрес и телефон, понимая, что какие-то границы безумия уже перешагнула.

Варяги щедро одарили безделушками, лихо отрывая их от своих призрачных одеяний. Любопытно, что бронзовые и серебряные колечки и серьги становились осязаемыми, как только переходили в мои руки.

Китоврас преподнес подкову на счастье, а ведьма шепнула на ухо, что попозже сама меня сыщет. Я на всякий случай произнесла формулу приглашения.

Домовой о чем-то долго переговаривался с Пфуффием, затем быстро распрощался со всеми и, сославшись на безмерную занятость, исчез. На меня он почти не обратил внимания, откланявшись напоследок, и я вдруг отметила, что мне это не безразлично; и даже, напротив, обидно. Ничего никому говорить не стала. Однако в груди моментально образовалась крохотная такая пустота; даже не пустота — так себе, пустотка. Просто трудно в одну ночь обрести и снова потерять настоящего, взаправдашнего домового.

Неотвратимо приближался рассвет, отнимая у меня вымечтанную, выстраданную сказку, не успела я в нее поверить.

Печалиться было неприлично. Все целовались и обнимались до упаду; гном от меня более не отходил и на самом-самом последнем этапе прощания вручил мне бутыль из-под мальвазии. С окончанием волшебной ночи она утратила свои небывалые свойства и обратилась пустой бутылкой, но и так оставалась редкостью — темного, густого зеленого цвета, пропыленная, испещренная незнакомыми рунами (Господи! Будто руны бывают мне знакомы). Я бережно засунула ее во внутренний карман куртки.

Пфуффий запер свой чемоданчик, звонко защелкнув замочки; помахал мне рукой. Я стояла, опираясь на широкую спину китовраса, а позади нас, на помеле, висела в воздухе китоврасья возлюбленная.

И тут заорал петух.