Путеводитель: ГТГ Русское искусство второй половины XIX века

Картина Крамского - это не иллюстрация, приуроченная к определенному моменту повествования. Художника захватил созданный Гоголем образ лунной ночи с русалками, которые «в тонком серебряном тумане мелькали легкие, как будто тени», «в белых как луг, убранный ландышами, рубашках», с телами, «как будто сваянными из облаков». Но русалки Крамского ничего общего не имеют с наядами и нимфами академического искусства. Это, в сущности говоря, простые русские девушки, тоскующие о своем несбывшемся счастье. Картина напоминает слова Крамского о русской песне: «Как пленительны все русские песни! Что же в них, в этих песнях?… Грусть, тоска… О чем и какая? Не спрашивай! Я и сам не знаю; я могу только тебе сказать, что в них есть что-то такое, которое каждого русского человека сильно и безотчетно влечет. Мне кажется, впрочем, что эта тоска есть выражение сердца общего характера России, тоскующего о каком-то потерянном блаженстве, о чем-то высоком и святом…»

«Русалки» Крамского - это и есть как бы зрительное воплощение той «грусти» и «тоски», которые слышались художнику в русской песне и в которых выражалось и его собственное мироощущение и его собственная жажда «чего-то высокого и святого». Уже в этой ранней картине Крамского обнаружилась главная особенность его дарования: преимущественный интерес к внутренней психологической стороне явлений. Если задаться вопросом, в чем состоит вклад Крамского в разработку языка русского реалистического искусства, то мы должны будем сказать, что вклад этот заключается в достижении психологической выразительности. Учитывая значение, которое в этот период истории русского искусства приобрели психологические проблемы, завоевания Крамского знаменовали собой продвижение вперед по пути расширения возможностей в передаче действительности. Мастерство Крамского-психолога вполне обнаружилось в одной из наиболее значительных его картин «Христос в пустыне» (1872).

В основу этой картины положена евангельская легенда о сорокадневном пребывании Христа в пустыне, куда он удалился для подготовки себя постом и молитвой к своему крестному пути. Здесь он подвергся многократным искушениям сатаны. Борьба Христа с сатанинскими искушениями была трактована Крамским как борьба противоположных стремлений, происходившая в душе героя картины. Художник использовал легендарный образ для выражения с его помощью своих глубоких душевных переживаний. «Итак, это не Христос, - говорил художник. - То есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мнений». Крамской справедливо видел в своих личных переживаниях, в своем внутреннем конфликте отражение широчайших общественных и жизненных процессов. В Христе Крамского отразилось присущее русской народнической интеллигенции стремление «очиститься от наследных грехов», (Чернышевский), преодолеть в себе все эгоистическое и посвятить себя высокому идеалу служения общенародному делу. Кроме того, в образе Христа воплотился психологический облик современного Крамскому человека, в котором эпоха ломки породила множество «проклятых вопросов», и к разрешению их он шел путем мучительнейших поисков, сомнений и колебаний.