Путеводитель по «Дивному новому миру» и вокруг

Работая над романом, Хаксли не мог себе представить, что через несколько лет именно Америка станет его убежищем. Одним из главных факторов, предопределивших эмиграцию («бегство», с точки зрения многих недоброжелателей) Хаксли в Америку в 1937 г., было ожидание неизбежной, еще более сокрушительной войны в Европе. Тогда мало кто сомневался, что миру вскоре предстоит пережить очередную большую войну. Вот, например, как описывал свои предчувствия другой британский автор, Кристофер Ишервуд, который последовал примеру Хаксли, отправившись за океан в 1939 г.:

Подобно многим людям моего поколения, меня преследовали разнообразные страхи и желания, связанные с идеей Войны. Война в чисто невротическом смысле означала Испытание. Испытание твоего личного мужества, зрелости, сексуальной силы[58].

Война составляла предмет самых болезненных предчувствий и гнетущего ужаса Хаксли.

Южная Калифорния – американский рай – стала Меккой эмигрантов в 1930-е гг. Голливуд 1930–40-х сравнивали с Флоренцией эпохи Ренессанса, куда в свое время бежали греческие интеллектуалы после падения Константинополя. В тот период Лос-Анджелес приютил многих писателей, – среди прочих, и Томаса Манна – которые бежали от нацизма еще до начала войны.

* * *

Олдос Хаксли и его первая жена Мария впервые побывали в Штатах в 1926 г. Они посетили Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Нью-Йорк и Чикаго. Тогда, описывая увиденное в Америке, Хаксли продемонстрировал скепсис, типичный для представителя старой культуры. Практически все британские интеллектуалы XX в., писавшие об Америке, выступали с критикой цивилизации Нового Света в полном согласии с традицией, начатой еще А. де Токвилем. И все же, говоря об Америке, Хаксли признавался в письме Джону Стречи, что многое поразило его, что он не ожидал увидеть ничего подобного:

Что за страна! По сути, все здесь сводится к изобилию всего на свете и к его сказочно высокому качеству Видели бы вы Калифорнию! Это же чистый Рабле, сплошной карнавал! На нашей планете нет ничего более похожего на Утопию… Правда, сутки спустя хочется бежать из этого карнавала в трущобы Петербурга Достоевского[59].

В эссе «Америка» (America, 1926) он, пишет, что Калифорния – «это безопасное и пока еще малонаселенное Эльдорадо ошеломляло контрастом со сражающейся, охваченной революцией и голодом Европой»[60]. Пейзажи калифорнийского побережья сильно напомнили писателю его любимую Италию:

Если добавить немного архитектуры, то иллюзия была бы полной. Но здесь нет церквей, нет огромных розовых вилл, <…> нет и замков на горах. Лишь деревянные хижины и кирпичные собачьи будки, кучи пыли, бочки с бензином и телеграфные столбы[61].

Этот перечень «дефицита» поразительно похож на знаменитый каталог того, что отсутствует в американском пейзаже, приведенный в книге «Готорн» Генри Джеймса, родоначальника трансатлантической темы в литературе:

Следует перечислить приметы высокой цивилизации, существующие в других странах и полностью отсутствующие на полотне американской жизни: <…> дворцы, замки, усадьбы, старинные загородные дома, дома сельских священников, крытые соломой дома, заросшие плющом старинные развалины, соборы, аббатства, нормандские церквушки[62].

Итак, Олдосу Хаксли вслед за Джеймсом бросилась в глаза именно незавершенность картины. Возвращаясь к впечатлениям Хаксли об Америке, отметим, что среди повторяющихся в его текстах мотивов особо выделяются два. Во-первых, гигантомания. Так, Нью-Йорк и Чикаго, как и следовало ожидать, сокрушили его своим масштабом. Во-вторых, массовость. Его поразили толпы, их энергия, расточительство, одинаковость. Особенно он изумился, наблюдая «толпы совершенно одинаковых пышнотелых девиц» – полуголых артисток кордебалета в мюзик-холлах и на уличных парадах. Никакого пуританского осуждения в его словах нет: он несколько раз повторяет, что все они прехорошенькие и весьма соблазнительные.