Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма

Социологическая интерпретация городов, их вида и формы, зданий и строений включает в себя не только анализ практик и «техник» жизни, которые навязывает здание или которым просто задает рамки, она также имеет в виду и исторический, и идеологический контекст. Так, когда мы говорим о том, как начали меняться города в СССР в хрущевское время, мы должны понимать острую проблему расселения людей, всплеск рождаемости после войны и поворот внимания в сторону «массового человека». Такая направленность страшных историй может быть реакцией на предыдущую эпоху. Искусствовед и исследователь архитектуры Антон Горленко в своей статье «Культура Три» в уже закрывшемся The Prime Russian Magazine описывал процесс восприятия архитектуры и города как идеологический, а не эстетический, как почти всегда о нем говорится. Горленко объясняет повальный интерес к советскому «застойному» модернизму, который является как бы антитезой к современному строительству и архитектуре, которая в свою очередь пытается воспроизводить ампирные сталинские элементы. Точно так же, как советский модернизм (а это период с 1955 по 1991-й) был похожей «антитезой» к сталинской эстетике. Ее недостаточно просто перестать воспроизводить, необходимо было дискредитировать этот стиль («борьба с излишествами») и демонизировать – заселить туда монстров прошлого, которые продолжают со своей территории грозить новому быту и благополучию. В основном это связано со старыми подвалами, квартирами и подземным миром – метро. То же самое произошло с модернизмом: панельки и пятиэтажки оказались также населены самыми разнообразными монстрами и призраками, которые принесли расселенные в них семьи. Как мы видим, тема города в сетевых страшилках отражает более драматический пласт страхов, связанных с зацементированными символами отношений людей, которыми являются города.

В книге «Язык архитектуры» Нильс Лунинг Прак описывает два вида обществ – те, которые больше ориентированы на внешние угрозы, и те, которые ориентированы больше на угрозы внутренние. Так мы понимаем, из-за чего в Римской империи в ее поздний период появляется особая «интровертная» архитектура и почему так похожа на крепость церковь романского периода, когда европейцы были мобильны и активно осваивали пространства материковой части Европы (Нового Света для них пока не существовало), и что позволило сделать готическую архитектуру такой открытой.

Об отражениях страхов этих внутренних и внешних угроз, о призраках прошлого и вполне нынешних монстрах мы поговорим в этой главе.

Одиночество, покойники и странные люди. Как отношение к смерти влияет на связи между живыми

Пришло время мне описать собственный опыт столкновения с чем-то выходящим за пределы обыденного, находящимся в определенном смысле по ту сторону.

Как-то раз, это было году в 2015-м, я ехал в метро. Было около двух часов дня, не самое популярное время. Я спокойно сидел, что-то читал, и ничего не предвещало необычного.

Вдруг я почувствовал, что в вагоне происходит какое-то движение, потому что ощущалось, что взгляды остальных пассажиров были направлены в одну точку. Я тоже поднял голову и увидел, что по вагону ходит попрошайка. Однако этот попрошайка был очень странного вида. Он был одноногим и передвигался на костылях, он был одет во все белое, а лицо его было полностью закрыто: нижняя часть под белым шарфом, а верхняя под огромными темными очками, все остальное находилось под белоснежным капюшоном. Это было действительно жутковатое зрелище – одетый во все белое великан с кроссовкой на высокой платформе, надетой на единственную ногу, с неестественной проворностью перемещался по вагону. Казалось, что это не человек, а, например, ожившая мумия. Было действительно не по себе оказаться с таким существом в замкнутом пространстве вагона.

Но вот этот его вид делал его эффективность как попрошайки просто восхитительной: любой, к кому он подходил, сразу же давал ему деньги, лишь бы он отошел. Я просто не мог оторвать от него взгляда, поэтому, когда он дошел и до меня (а я был в самом конце вагона), он расценил это как мою готовность скинуть ему мелочь. Но я этого не делал, потому что, во-первых, ее не было, а во-вторых, было совершенно невозможно перестать смотреть – во всем этом было что-то совершенно завораживающее. Довершал образ запах, который он источал, – тонкий медицинский аромат, совсем не человеческий. Пока он стоял с протянутой рукой, а я сидел, подняв голову, стало проходить неприличное для таких вещей время, и он, видимо, начал терять терпение, и я тогда услышал, что он начал высоким голосом, фальцетом, мычать: «Ммммм». Это было совсем страшно, потому что он выглядел не совсем по-человечески и даже не мог вступить в коммуникацию, добиваясь своего при помощи мычания. Вся эта напряженная атмосфера страха и жути была явственно ощутима, и было совершенно непонятно, чего ждать от такого существа. Но двери вагона открылись, и он вышел.