Путеводитель по стране сионских мудрецов

ЛЕХИ шла вполне эсеровским путем: ради добычи денег грабила банки, оружие воровала с английских складов и стреляла по англичанам. Англичане за ними охотились вовсю (а что им еще было делать?), а ХАГАНА (военная организация Рабочей партии) и ЭЦЕЛ, скрипя зубами, пытались урезонить ретивых подпольщиков. Однако после того, как при ограблении «Гистадрута» (профсоюзной еврейской организации) бойцы ЛЕХИ застрелили двух еврейских чиновников, отказавшихся открыть кассу, ЛЕХИ поставила себя вне закона не только в глазах англичан, но и в глазах евреев. Так что и нам приходится признать, что славное дело оказалось изрядно подмочено.

Опять же думается, что ни сам Штерн, ни Шамир никак не ожидали такого поворота дела, но как ни крути, ответственность за происшедшее лежит на них: на то они и командиры. Окончательно потеряв поддержку в народе, ЛЕХИ была обречена. Понимая неизбежность конца, Яир метался с одной конспиративной квартиры на другую. И в этот момент руководство ХАГАНЫ предложило ему помощь — укрытие в одном из киббуцов. Яир отказался. Почему? Не доверял? Возможно, у него были на это основания.

В истории Израиля существует понятие «Сезон» — так называется время, когда ХАГАНА, считая, что экстремистские действия ЛЕХИ и ЭЦЕЛа ставят под угрозу достижение цели (а цель у них, между прочим, была одна), отлавливала бойцов этих организаций и передавала их англичанам. А может, он — поэт все-таки — осознанно шел навстречу своей судьбе, считая недостойным уклоняться от встречи? Он был молод, красив, умен. И наверное, как и все (даже немолодые, некрасивые и неумные), хотел, очень хотел жить. Его жена, которую он обожал со всей страстностью своей пылкой натуры, была беременна их первым (и единственным) ребенком. Последний раз они видели друг друга на жаркой тель-авивской улице.

Порой нам представляется, что время не исчезает, оно просто истончается, становится невидимым глазу, но продолжает существовать, длится долгие годы, не считаясь с придуманным людьми календарным счетом. Порой, проходя по улице, кишащей разноцветной толпой, одетой в футболки, мини-юбки, шорты и майки, оглушенные гудками японских «тойот» и немецких «ауди», мы останавливаемся, ибо сквозь шум и суету сегодняшнего дня проступает та давнишняя улица, по проезжей части которой волочит лошадь телегу со льдом, фырчит черный «форд», не спеша проходят по тротуарам люди в рубашках с коротким рукавом и белых кепках. Светит солнце. Пахнет морем. И клеем из мастерской, где ремонтируют мебель. На подоконниках белых домов — горшки с голубыми гортензиями, фиолетовыми анютиными глазками, красной геранью. Тень платана обнимает юную женщину в белом платье чуть ниже колена. А рядом с ней молодой человек в светлом костюме, в галстуке — он всегда был одет достойно, элегантно даже, — и соломенной шляпе на красивой, чеканной лепки голове с породистым тонким носом и чувственным ртом. Пахнет морем и клеем. Легко подрагивает листва дерева. Тень от полей шляпы делит лицо пополам. Женщина смотрит в его глаза — два темных облака любви и печали. Она знает — это последний раз. А может, это потом она уговорила себя, что знала, а тогда еще не верила — надеялась? А о чем думал он, в последний раз глядя в лицо своей любимой? Может, о том, что не суждено ему видеть своего первенца, своего сына? О той недолгой счастливой жизни, которую скупо отмерила им судьба, или о той, которая могла быть, но не будет? А может, ни о чем он не думал, а просто вбирал, впитывал в себя нежность кожи, глубину зрачков, доверчивую приоткрытость губ?

Его арестовали через несколько дней. На втором этаже дома 8 по улице Мизрахи Бет (ныне улица Штерна) в квартале Флорентин. Руководивший арестом инспектор Мортон приказал полицейским выйти и подождать внизу. Через несколько мгновений раздался выстрел. Открылась дверь. «Попытка к бегству, — пожал плечами англичанин, пряча пистолет в кобуру. — Забирайте тело». Полицейские отвели глаза. Это был солнечный тель-авивский день. Они там почти все такие, и сегодня тоже.

Мы не вполне уверены, что читателю, особенно иностранному, интересны подробные перипетии событий, происходивших в те годы. В конце концов, уж если он решил навестить эту страну, то, скорее всего, по причинам, связанным либо с отдыхом, либо с любопытством к событиям и местам, имеющим отношение к истории мирового значения, а не местного. Поэтому и излагаем мы их более чем пунктирно, дабы читатель не утомлялся лишней информацией о чужой истории, чужих бедах, чужих героях. Ему и собственных, как правило, больше чем достаточно.