Путеводитель потерянных. Документальный роман

В семь утра Милада ушла на работу и вскоре позвонила мне оттуда — директор нас ждет.

Я поехала к Марии, на счастье, она оказалась дома, но уговорить ее надеть красивую шляпку и отправиться вместе со мной в престижное издательство, где работает моя подруга Милада, оказалось непросто. Опальная Мария боялась за директора издательства, из‐за нее он может потерять работу.

— Найдет другую.

— Но он же еврей, ему это будет вдвое сложней…

— Идем и все!

И мы пошли.

Директор был мил, угощал нас кофе, позволил курить в его кабинете — тогда с этим было просто, выслушал нежнейшее щебетание Марии о далеко идущих планах — издать «Ведем» не только в Чехословакии, но и в СССР, я подтвердила, что ведутся переговоры, Милада присовокупила к списку ГДР.

«За другие страны отвечать не берусь, — сказал директор. — Но за себя отвечаю. Если и как только наша ситуация улучшится, я издам „Ведем“».

Мы решили обмыть это дело в баре. Попивая «Бехеровку» — на всякий случай Мария приспустила поля шляпки, — мы перешептывались о трабантах и заверяли друг друга в том, что издание «Ведема» не за горами. Что-то витает в воздухе.

Надо непременно сообщить об этом Зденеку. Но он же на съемках! Можно позвонить Алене. Она передаст.

Тогда в барах разрешалось звонить со стойки, деньги за переговоры включались в счет. Я написала на бумажке номер и подала официанту. «Зденек вернется через три дня», — ответила Алена голосом секретарши. Рассказывать про новость расхотелось.

Чужой язык. Фотографии, закапанные воском

В музее все было по-старому. Куратор встретил меня приветливо, похвалил за московский каталог и дизайнерскую работу — он видел фотографии с открытия выставки, присланные в музей из посольства. Он даже пригласил меня поездить по заброшенным еврейским кладбищам вместе с коллекционером иудаики из Тель-Авива.

Кладбищенские территории, некогда отданные под развитие мелких производств, пустовали. Замшелые надгробные плиты были усыпаны опавшими листьями. Седовласый курчавый израильтянин убирал их с камней руками в перчатках. В кладбищенской тиши звучали молитвы моего деда-иудея — бормотание переходило в нечто подобное пению, стихало, вновь повторялось. Может, израильтянин просто читал имена, выбитые на плитах? Мой дед на иврите только молился, а для человека из Тель-Авива это был обычный язык.

Зденек Орнест, Иржи Броди и Курт Котоуч, 1988. Архив Е. Макаровой.

На одном из кладбищ какая-то старушка сгребала листья граблями. Израильтянин протянул ей долларовую бумажку, и она попятилась. Сообразив, что к чему, он подал ей кроны. Их она приняла с благодарностью, перекрестилась.

Мы вернулись в Прагу.

Зденек был на съемках. Я так ждала его, чтобы рассказать о том, что произошло, но рядом оказался израильтянин, и именно на него, человека случайного, я обрушила всю эту историю. Помог английский — на чужом языке рассказывать легче.

Он выслушал меня и сказал: «Нельзя жить в стране, где тебя изнасиловали». И добавил: «Я сделаю все, чтобы вывезти тебя и твою семью в Израиль».

Кого только не насылала Фридл в мою жизнь, чтобы дать мне возможность осуществиться, стать собой, снять с себя бремя ответственности за танки и за решения безмозглого правительства. Сколько лет я ждала почтальоншу с письмом, дарующим свободу, а получила ее из рук коллекционера иудаики из Тель-Авива.

«Зачем висеть вместе?» Бечевка, налепленная на скотч

Зденек опоздал на семь минут. В последнюю минуту решил ехать не на машине, а на метро. И не рассчитал время.

Мы шли, взявшись за руки, и я рассказывала про встречу с директором издательства, про Марию, которая благодаря «Ведему» вышла в свет. Про свет надежды.

— Я устал жить надеждами, — Зденек повесил плащ на крючок, взгромоздился на высокий стул. — Это уже не приносит радости. Когда-то я радовался — вот, дождался свободы. А теперь меня гложут сомнения. Имею ли я право на эту свободу претендовать?

Я накинула на плащ свою куртку. Зденеку это не понравилось.

— Есть же свободный крючок рядом. Зачем висеть вместе?

Мы никогда не посещали с ним винные погреба. Неприятное место, запах прокисшего вина вперемешку с табачным.

— Давай пересядем, — предложил он, потирая спину.

Перешли в комнату с обычными стульями, но еще более душную.

— Вроде получше, — перевел дух Зденек и, не спрашивая, что я хочу, заказал два коктейля. Мы посасывали из трубочки кроваво-красную жидкость со льдом. На дне были вишни.

— Я вернулся из странствий в весе пера. Тридцать два кило при росте метр восемьдесят два. В Праге резко набрал вес и перегрузил позвоночник. Заниматься собой противно. Хожу в спортзал, как на плаху. О, наконец-то мне удалось испортить тебе настроение!

— Ты играешь в сериале плохого мальчика?

— Люблю тебя, прости, — Зденек поцеловал мне руку. — А вот себя ненавижу. Ты думаешь, я нормальный? — Зденек придвинулся ко мне, его лицо пылало, а глаза были холодными. — А что, если ты имеешь дело с убийцей?

— Продолжаешь играть в «Двенадцать разгневанных мужчин»?