Эта конвергентная эволюция интеллекта наводит на мысль о том, что у разных видов могут действовать разные механизмы. Вряд ли некий унаследованный общий интеллект привел к впечатляющим достижениям одновременно у ворон и шимпанзе — скорее эти два вида развили свои специфические способности из совершенно независимых элементов поведения, возможно, при участии разных систем чувственного восприятия мира или благодаря надстройкам над разными мозговыми структурами, не имеющими между собой ничего общего. Эта мысль приходится по душе биологам-эволюционистам, поскольку «общие» способности (тот же общий интеллект) труднее объяснить с эволюционной точки зрения, чем специализированные способности. Зачем животному в ходе эволюции приобретать способность что-то делать хорошо вообще, если оно может приобрести способность делать что-то конкретное гораздо лучше? Специалисты выполняют свою работу лучше, чем мастера на все руки, поэтому операции на мозге делает нейрохирург, а не терапевт. Следовательно, если воронам нужно извлекать насекомых из-под коры, они могут развить этот крайне специализированный навык использования и изготовления орудий, и он явно будет для них очень полезен. А вот вырабатывать умение приспосабливать орудие для ловли насекомых к другим ситуациям — ситуациям, с которыми ворона в жизни никогда не столкнется, — по-видимому, просто невыгодно. Если от этого не повышаются шансы на выживание самой вороны, численность и успешность ее потомства, то механизм, позволяющий этому умению сформироваться, просто не возникнет.
Вторая проблема, связанная с гипотезой, согласно которой общий интеллект является единой валютой интеллекта как такового (здесь, на Земле, и во всей Вселенной), заключается в том, что в основе многих видов поведения, которые мы расцениваем как признаки ума у животных, явно лежат отдельные и специфические механизмы работы мозга. Птицы обладают прекрасной способностью к обучению, это правда, и птичье пение очевидный тому пример, но птицы способны обучаться как минимум двум различным типам навыков, которые требуют двух разных типов интеллекта.
Многие виды певчих птиц обладают врожденной способностью петь, но, если выкармливать птенцов, не позволяя им услышать песни других особей, они вырастут, так самостоятельно и не научившись петь по-настоящему. Ясно, что пению они должны учиться. Некоторые виды способны на самые удивительные достижения песенной аранжировки, они запоминают мелодии огромной сложности, состоящие из сотен различных элементов. Когда я работал в Университете Теннесси, всякий раз по пути на работу я невольно останавливался послушать несравненные концерты многоголосого пересмешника. Эта птица имитирует песни десятков видов других птиц, если не целой сотни. Один самец может пропеть несколько колен песни странствующего дрозда, затем переключиться на пение голубой сойки, затем — каролинского крапивника, потом — поползня, и так до бесконечности. Подобное поведение не запрограммировано генетически — каждый самец заучивает песни тех птиц, которых он слышит поблизости, пока подрастает. Это, безусловно, впечатляющий уровень обучаемости, а значит, интеллекта.
Однако многие виды птиц обладают способностями к запоминанию и обучению, природа которых существенно иная. Некоторые птицы, обитающие в условиях теплого лета и холодной зимы, собирают пищу, когда она доступна, а затем прячут или запасают ее в различных местах, чтобы обеспечить себе ресурс на голодный сезон. Черношапочная гаичка, обитающая в Скалистых горах Северной Америки, может запрятать буквально тысячи сосновых семян в разных точках и затем, через несколько недель, забирать их поочередно. Удивительные возможности памяти, явно превосходящие человеческие. А изучение крохотного мозга этих поразительных созданий показывает, что, какие бы процессы ни происходили в их умишках, эти процессы