Путеводная звезда

– Не важно, – махнула рукой Фелицата, она только сейчас, когда гнев начал стихать, а ярость перегорела, словно хворост в камине, ощутила как холод вновь начал пробирать ее до костей. Она зябко поежилась, осознавая, что в довершении ко всему еще и повредила колено. Словом, запал прошел, и теперь она почувствовала себя опустошенной, несчастной и одинокой, стоя посередине замерзшей мостовой с совершенно незнакомым человеком, на которого, зачем то выплеснула весь свой гнев, о чем теперь отчаянно жалела.

– Простите меня великодушно, Анатолий Валентинович, барышне не пристало давать волю гневу, да еще и перед ни в чем не повинным человеком. Слава Богу, свидетели этой позорной сцены лишь Я, Вы и звезды. Но вы я чувствую, я знаю, Господин благородный, стало быть, и в будущем ни словом, ни намеком не обмолвитесь никому о том, что произошло здесь и сейчас. Но мне пора, простите, что вот так вылетела из двери…

– Даже не берите в голову, – перебил ее Капитанов. Видя, как она зябко переминается с ноги на ногу, простил ей в одночасье и Матросова, и Ржавую бригантину, словом все, что она наговорила в порыве гнева, вольно или невольно. – Позвольте мне вас довести, далеко ли вы живете, мой извозчик…, – и он сразу осекся. – Мой хозяин, представляет мне извозчика, и не слукавлю, если скажу, что он находится до определенного часа в полном моем распоряжении, право слово, как карета для золушки. Позвольте же, мне сослужить вам хотя бы малую службу, монетой не возьму, но по дороге, обещаете рассказать мне историю, чем же вас обидели, в этой презренной типографии, ведь это место и издательством то не назовешь, – продолжил он. Казалось еще минуту, и он сам воспылает неприязнью к своему же собственному детищу. – Тем более, так редко, бывает, чтобы между незнакомыми людьми, вот так в одночасье, возникает и доверие и понимание, это ли не ценно… – заключил Капитанов.

Фелицата с благоговением посмотрела на этого высокого Господина, в свете газовых фонарей, казалось, его усы начали отливать золотом, а над головой засветился нимб. И отбросив все сомнения, она согласилась принять столь великодушное предложение, тем более возвращаться пешком одной в такой холод совсем не хотелось.

Давно Фелицата не ездила в столь роскошном экипаже, Анатолий Валентинович был обходителен и любезен, укрыл ей ноги меховой накидкой, окружил ее таким вниманием и такой заботой, что разомлев, она почувствовала себя настолько свободно, насколько чувствовала себя свободной на диване у своего батюшки под вышитым маменькиным пледом.

Ход лошади был неспешный, улицы Петербурга были запружены повозками, неторопливыми и медлительными конками, телегами, бричками, и еще бог весть чем, и конечно же пешеходами, которые будто муравьи сновали везде и всюду. Торопи не торопи лошадей, а быстрее не поедешь, впрочем, пассажиры этого экипажа были тому только рады.

– Фелицата Александровна, помнится, вы обещали мне рассказать, что за злоключение с вами произошло. Кто Вас обидел, не томите же. Как жаль, порой, что былые времена прошли, ежели узнаю, что с вами поступили недостойно, ей Богу, возьмусь за шпагу, – высокопарно заявил Капитанов, и кажется сам в это уверовал.

Фелицата весело засмеялась, польщенная столь пылким порывом.

– Полно Вам Анатолий Валентинович, разве же меня можно обидеть, вы за меня можете не волноваться, не тот я человек, который себя в обиду даст, – хвастливо заявила Фелицата, словно и не она час назад задыхалась от гнева и едва ли не готова была расплакаться прямо на виду у этого почтенного, но незнакомого господина. В глубине сознания внутренний голос, шепнул ей, что барышня должна быть и скромной и кроткой, и еще Бог весть какой, но Фелицата редко слушала свой внутренний голос, не стала она слушать его и в этот раз, и продолжила: – Я знаете ли, Анатолий Валентинович, писательница, на моем счету уже несколько рассказов и повесть и романы…. – зачем то соврала Фелицата. – И хотя мое имя известно лишь в малых кругах, однако я получила множество хвалебных отзывов, так что, отказ этого «скромного» и «небольшого» издательства, не мог меня расстроить, скорее он не имел для меня никакого значения, – словно это не она час назад кубарем скатилась с лестницы издательства. И как часто бывает рассказ, начавшийся с маленькой лжи, превратился в целый роман обмана, но Фелицату было уже не остановить.

– Даже так? – удивленно переспросил Капитанов. Аркадий Вениаминович смотрел с полуулыбкой на всю это наивную браваду, на губки сложенные бантиком и лихорадочный блеск голубых как весеннее солнце глаз, пунцовые не то от гнева, не то от мороза щеки и понимал, что готов слушать эту глупую нелепицу и час и два, а может и целую вечность.

– Обидно лишь одно, – продолжила Фелицата, – нет, не отказ, как вы наверняка поспешили подумать, обидно, что они даже не читали мою рукопись! – воскликнула она, не в силах больше сдерживать свой гнев, но быстро спохватилась и заключила: – Впрочем, едва ли мне до них есть дело.