На моем балу среди прочих был и местный викарий, выполняющий обязанности судьи[682]
. Так называют магистрата, которого назначают на один семестр, чтобы судить гражданские дела в первой инстанции, и он, конечно, знает всех, кто не выходит за пределы маленькой установленной суммы. Для уголовных дел имеется другое должностное лицо. Я сообщил ему то, что, по моему мнению, Синьории следовало бы ввести здесь по поводу некоего правила; это было бы очень легко сделать, и я даже внушал ему средства, которые казались мне наиболее пригодными для этого. Просто всем купцам, которых много приезжает за этой водой, чтобы развозить ее по всей Италии, надлежит обзавестись свидетельством о количестве воды, которым они нагружены; что помешает им совершать подлог, как я прознал об этом, и вот каким образом. Один из перевозчиков явился к моему хозяину, который всего лишь частное лицо, и попросил его, чтобы тот дал ему письменное свидетельство, что он, дескать, везет двадцать четыре бочки этой воды, в то время как их у него было всего четыре. Хозяин поначалу отказался засвидетельствовать такой обман, но перевозчик утверждал, что дня через четыре или шесть вернется за оставшимися двадцатью бочками, чего, разумеется, не сделал, как я и сказал викарию[683]. Этот чиновник очень хорошо принял мое мнение, но стал изо всех сил допытываться, стараться узнать имя перевозчика: какое, мол, у него лицо да какие волосы, а я ни за что не хотел сообщать ему ни то ни другое. Я сказал ему, что хотел бы для начала установить в этом месте обычай, соблюдаемый на самых известных водах Европы, где особы определенного положения оставляют свои гербы, дабы засвидетельствовать свою признательность по отношению к этим водам; он меня очень благодарил от имени Синьории. В ту пору в некоторых местах уже начинали косить сено. Во вторник я оставался в купальне два часа и чуть меньше четверти часа поливал себе голову из душа.В тот же самый день приехал на воды некий купец из Кремоны, обосновавшийся в Риме; у него было много необычайных немощей, но тем не менее он все еще ходил и говорил, и был даже, как это видели, доволен жизнью и весел. Главный недуг поразил его голову: она у него была столь слаба, что он, по собственным словам, до такой степени терял память, что, поев, совершенно не мог вспомнить, что ему подавали за столом. Если он выходил из дома по какому-нибудь делу, ему приходилось возвращаться раз десять, чтобы спросить, куда он должен идти. Он едва мог закончить Отче наш. С конца этой молитвы он по сто раз возвращался к началу, никогда не замечая ни в конце, ни в начале, что он ее уже кончил. Он был глух, слеп и очень болен[684]
. Порой он чувствовал такой большой жар в почках, что был вынужден постоянно носить свинцовый пояс. Долгие годы он жил под строгим надзором лекарей, чьи предписания благоговейно соблюдал. Было довольно любопытно видеть различные предписания врачей из разных областей Италии, противоречившие друг другу во всем, что касалось ванн и душей. Из двадцати предписаний не было и двух согласных между собой. Они почти все обвиняли друг друга в смертоубийстве. Этот бедняга вдобавок стал жертвой странного несчастного случая, причиненного ему ветрами[685], которыми он был переполнен: они выходили у него из ушей с такой силой, что часто мешали ему спать; а зевая, он чувствовал вдруг, как ветры бурно вырываются наружу и этим путем. Он говорил, что его наилучшим средством, чтобы освободить себе желудок, было положить себе в рот четыре грана крупноватого маринованного кориандра, потом, немного размочив и пропитав его своей слюной, сделать из него затычку для заднего прохода, и действие этого снадобья также было быстрым и ощутимым. Этот же человек был первым, на ком я видел эти большие шляпы, сделанные из павлиньих перьев и покрытые легкой тафтой у отверстия для головы. Она высотой с ладонь[686] и весьма просторная; внутренний головной убор из армуазина[687] и пропорционален размеру головы, чтобы солнце не могло туда проникнуть; поля шириной почти в фут с половиной, чтобы заменять наши зонты от солнца, которыми на самом деле неудобно пользоваться, сидя верхом на лошади.Поскольку в свое время я раскаялся, что не писал подробнее о других водах, что могло бы послужить мне правилом и примером для всех, с кем я могу увидеться впоследствии, то на сей раз я хочу распространиться об этой материи пошире и зайти дальше.