Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию

В четверг, 27 января, г-н де Монтень отправился смотреть холм Яникул за Тибром, чтобы изучить особенности этого места, и среди прочего – руины большой древней стены, открывшейся двумя днями ранее, а также оценить расположение всех частей Рима, которые ни с какого другого места не видны так отчетливо[426]; а оттуда спуститься к Ватикану, чтобы полюбоваться статуями в нишах Бельведера и прекрасной, весьма близкой к завершению галереей с изображением всех частей Италии, которую соорудил папа[427]; там же он потерял свой кошелек со всем, что было внутри, и решил, что это случилось, когда он раза два-три подавал милостыню, – погода была очень дождливая и малоприятная, вот он вместо того, чтобы вновь положить кошелек в карман, сунул его в прорезь на своих штанах.

Каждый день он был занят только тем, что изучал Рим. Вначале он взял себе французского проводника, но, поскольку тот из-за своего несколько сумасбродного нрава потерял к этому интерес, он [г-н де Монтень] проявил упорство и благодаря собственным усидчивым занятиям до конца превозмог эту науку с помощью различных карт и книг, которые велел читать себе по вечерам, а днем шел претворять свое ученичество в практику на месте; так что через несколько дней вполне мог бы с легкостью заткнуть своего проводника за пояс.

Он говорил, что в Риме не видно ничего, кроме неба, под которым он был основан, да плана его местоположения, приобретенное же им знание о нем – отвлеченное и умозрительное – ничего не дает чувствам, и люди, говорящие, что тут, по крайней мере, видны руины Рима, изрядно преувеличивают, потому что руины столь чудовищной громады оказали бы гораздо больше чести его памяти и внушили бы к ней гораздо больше почтения, а так это всего лишь могила. Мир, исполненный враждебности к долгому господству Рима, первым делом сокрушил его, вдребезги разбив все члены этого восхитительного тела, потому что, даже совершенно лишенный жизни, поверженный, обезображенный, он все еще внушал страх, а потому мир похоронил и сами его руины. То, что мелкие образчики этих обломков все еще появляются из гроба, – заслуга фортуны, сохранившей их как свидетельство бесконечного величия, с которым столько веков, столько пожаров и неоднократных поползновений мира уничтожить этот город так и не смогли ничего сделать. Но вполне вероятно, что эти разрозненные члены, которыми теперь любуются, – наименее достойное из того, что от него осталось, потому что ярость врагов этой бессмертной славы подвигла их разрушить в первую очередь наиболее прекрасное и достойное; и хотя у зданий даже этого ублюдочного Рима еще было чем вызвать восхищение нашего нынешнего века, его сейчас привлекают эти древние лачуги, заставляя снова вспомнить гнезда воробьев и ворон, что лепятся во Франции под сводами и на папертях церквей, недавно разрушенных гугенотами. Еще он [г-н де Монтень] опасался, видя, какое обширное пространство занимает эта могила, что ее вовсе не призна́ют за таковую и что она по большей части засыплет сама себя; это [он сказал] при виде того, во что превратилась некогда чахлая кучка мусора, состоявшая в основном из горшечных черепков и битой черепицы, которая в древности доросла до груды столь чрезмерного размера, что по высоте и ширине сравнялась со многими природными холмами [он сравнил ее с горой Гюрсон, решив, что она такой же высоты, но вдвое шире], это было ясное указание его грядущей судьбы, чтобы дать почувствовать миру заговор врагов против славы и превосходства этого города, посредством этого столь нового и необычайного свидетельства о его величии[428]. Он говорил, что не может с легкостью допустить, учитывая слишком малое пространство и место, которое занимают семь холмов, в частности, самые известные, такие как Капитолий и Палатин, что там помещалось столь большое количество зданий. Видя только останки храма Мира на Римском форуме[429], распавшегося на несколько ужасающих скал и от которого до сих пор отваливаются обломки, как от большой горы, кажется, что всего два таких здания могли бы [занять] все пространство Капитолийского холма, а ведь там было двадцать пять – тридцать храмов, помимо многих частных домов. Но на самом деле многие догадки, которые основываются на описаниях этого древнего города, совершенно неправдоподобны, поскольку и сам его план, и вид беспрестанно изменялись[430]. Некоторые из ложбин были засыпаны, даже самые глубокие места, например, Велабрум, бывшая низина с озером, куда из-за его положения стекались городские нечистоты, [теперь] достиг высоты других природных холмов, которые его окружают, и все это создано кучами мусора и грудами обломков больших зданий; и Монте Савелло – это не что иное, как часть развалин театра