Путевые впечатления. В России. Часть первая

Вслед за греками тот же запрет установили и христиане, но совершенно по другой причине: почти все рабы, почти все бедняки, почти все те, кто принадлежал к низшим слоям общества, воспринимали смерть не как несчастье, а как освобождение. Поэтому у них считалось преступлением искать в смерти средство для продления жизни. Раб или бедняк и так живут чересчур долго.

И вот, несмотря на это незнание мускулатуры, античность дала нам «Лаокоона», «Умирающего гладиатора», «Борцов», «Геракла Фарнезе», «Точильщика» и двадцать, сто, тысячу других шедевров.

Что за неисчерпаемый источник эта Греция, который во времена Перикла питал Афины, Коринф, Сиракузы; во времена Августа — Рим, Александрию, Неаполь, Тарент, Арль, Геркуланум, Помпеи, а во времена Наполеона — Париж, Лондон, Мадрид, Вену, Петербург, Берлин! Весь мир!

Откуда же такое совершенство форм у Праксителя, Фидия, Клеомена и двадцати других, неведомых скульпторов, оставивших нам эту тьму шедевров.

Постоянное созерцание обнаженного тела, врожденное чувство прекрасного и способность удерживать в памяти образ — вот те три основы, которые невозможно встретить в современном искусстве.

Что поделаешь! Зато у нас есть пар, электричество, железные дороги, аэростаты и газеты, которых не было у древних: нельзя иметь все.

У нас есть даже памятник Фридриху Великому, созданный Раухом; но, хотя все его очень расхваливают, особенно берлинцы, он не идет ни в какое сравнение с простой конной статуей Бальба, найденной в Геркулануме и относящейся уже не к греческому, а к римскому искусству.

Что же касается самого города Берлина, то я не в состоянии рассказать о нем лучше, чем мой французско-немецкий путеводитель:

«Берлин, столица Пруссии, насчитывает 13 000 домов и 480 000 жителей, включая гарнизон из 16 000 солдат. Один из самых значительных и правильно спланированных городов Европы, он имеет четыре льё в окружности и триста улиц, среди них Фридрихштрассе длиной в 4 200 футов и прогулочную аллею Унтер ден Линден длиной в 2 088 футов и шириной в 170 футов, в самом начале которой находится королевский дворец с 420 окнами, имеющий 460 футов в длину и 100 футов в высоту».

Ну так вот, вы можете представить себе, что в городе с окружностью в четыре льё, где есть тринадцать тысяч домов и триста улиц, одна из которых имеет в длину 4 200 футов, я не сумел найти комнаты и кровати?

И тем не менее, это чистая правда!

В восемь часов вечера, когда я, а вернее, мы с Муане уже готовы были просить гостеприимства у короля Пруссии, который, владея дворцом длиной в четыреста шестьдесят футов и высотой в сто футов, не отказал бы, по всей вероятности, нам в пристанище, я вдруг вспомнил о ванной комнате, такой прохладной, и о ванне, такой просторной, где утром по приезде мне удалось провести восхитительный час.

И тогда я поинтересовался, заняты ли ванные комнаты и пусты ли ванны?

Получив отрицательный ответ на первый вопрос и утвердительный — на второй, я велел принести два матраса и четыре простыни и постелить нам в ваннах.

Вот почему, дорогие читатели, к великому изумлению запоздалых берлинцев, созерцающих меня через отдушину, которая служит мне окном, я пишу вам из своей ванны и, лежа в ней, молю Бога погрузить меня в сон столь же освежающий, как принятая мной утром водная ванна с отрубями.

Если когда-нибудь вы попадете в Берлин и вознамеритесь остановиться в гостинице «Рим», а там не будет свободных номеров, попросите предоставить вам ванну № 1: поверьте, это превосходное спальное место!

Завтра вечером мы отправляемся в Штеттин и послезавтра в час дня сядем там на пароход.

Если Балтийское море отнесется к нам дружески, я смогу продолжать свои записи на борту судна, которое доставит нас в Санкт-Петербург…

На борту парохода «Владимир», 25 июня, между Данией и Курляндией.

Балтийское море, серое и тусклое, каким и подобает быть северному морю, спокойно, как зеркало; стало быть, я смогу сдержать обещание, данное вам, а скорее, себе самому, — закончить эту главу на борту парохода.

Между Штеттином и Санкт-Петербургом курсируют два парохода: «Орел» и «Владимир». Мы плывем на лучшем из них — «Владимире».