— Привечают сладкими речами, особенно детские, неокрепшие умы!
— Детей-то за что?
Сердобольная старушка из первых рядов, остроносая, как рассказчик, показно схватилась за сердце.
— А я слышал, ничего этого нет, просто рассказывает, — бородатый мужчина поскреб затянутый курчавой растительностью подбородок.
— И я, — поддержала его женщина средних лет. Рядом с женщиной, явно скучая, топталась девушка — молодая копия матери.
— Девиц, девиц затягивают в нечестивое кубло, заставляют жить со стариками, как муж с женой, побуждают к противоестественному совокуплению!
— Ах! — мать в ужасе прикрыла рот руками.
Дочь же, наоборот, заинтересовалась.
Заметив молодую пару, причем под серым балахоном женщины четко обозначивался животик, оратор набросился на них.
— Мужчин склоняют к прелюбодеянию. Они бросают семьи!
— Ой! — беременная схватилась за живот.
Перед следующей фразой, оратор минуты две держал драматическую паузу.
— А под покровом ночи похищают младенцев. Кровь невинного дитяти! На разнузданных оргиях их приносят в жертву!
***
Невыполнение дневной нормы — 8.
Намеренная, либо случайная порча оборудования — 3.
Итого утилизировано — 11.
Рекомендуемая квота на детей — 2.
Великая Мать. Мех! Какой у нее чудный, мягкий, пахучий мех! Так бы зарылся…
Рхат Лун, чувствуя себя опытным обольстителем, терся о щеку Боэты.
— Они убийцы! Они хуже Трибунала! За что мы боролись? Чтобы в Утилизаторе не сжигали живых людей. Никогда! А имеем?
Собрание.
Он любил, обожал собрания.
Какие здесь милые, добрые люди.
Единственный недостаток — говорят. Много и громко.
Вот если бы молчали. Да еще свет выключили…
— Утилизатор снова работает в полную силу. И кого сжигаем? Детей! Их родителей!
— Дырку протрешь, — произнесла Боэта, однако не отвернулась, больше того — подставила другую щеку.
Великая Мать!
Каждое собрание Рхат Лун мнил счастливейшим днем своей жизни.
— Почему так происходит? Почему, я вас спрашиваю?
Хозяин Брайен хороший. Очень хороший — берет Рхата на собрания. Но очень, очень крикливый.
— Техники говорят, Ковчег… система жизнеобеспечения не выдерживает… ограничение рождаемости жесткая, но вынужденная мера…
— А раньше, помниться, выдерживала.
— Но рабы, количество живых особей увеличилось…
— Что нам известно о системе жизнеобеспечения? О численности людей, способной проживать на Ковчеге? Все наши знания, все, собранные от каждого в единое целое — крупица, жалкие крохи, бросаемые с барского стола Великими Техниками!
От меха в носу зачесалось, Рхат поспешно отодвинулся от девушки, сдавливая чих.
К счастью, занятая речью Хозяина Брайена, Боэта не заметила конфуза Рхата.
— Наши, так называемые, знания исходят от техников. То есть, от людей, которые, прикрываясь этими самыми знаниями, жгут наших детей! Они врут! Обманывают нас! Говорят, что им выгодно! А мы верим! Слепой верой животных на мясной ферме в доброго хозяина! Еще бы, ведь он приходит каждый день. Кормит. Гладит. Дает ласковые имена.
Рхат снова придвинулся к девушке. Вспотевшие ладони нещадно зазудели, так что пришлось тереть их о собственное пузо. Он давно собирался сказать… он решался… решился…
— Верно, верно говорит!
— Верно-то оно верно. А как проверишь? В устройстве-то Ковчега ни один из нас…
— Боэта, я…
— Техники не всегда были у власти.
— Гайдуковский, ты что-то хочешь предложить?
— Сидя по каютам, уповая на приход Учителя и бормоча молитвы ничего не добьешься!
— Боэта, я…
— А что мы еще можем?
— Я уже говорил — техники не всегда были у власти.
— Но…
— Нас больше, нас много. Мы такие же, равноправные граждане Ковчега, как и они. Наши предки вместе отправились к звездам, вместе создавали этот мир. Ковчег для людей, а не люди для Ковчега! Техники формировались для обслуживания корабля, вот пусть и обслуживают.
— Боэта, я… люблю тебя…
Великая Мать, отчего такая тишина? Неужели все слышали? И сердце, вот-вот выпрыгнет из груди.
— Ты мне тоже нравишься Рхат.
***
Песнь об Улликумми
Первая таблица.
(Пер. с хеттского В. Иванова)
Волнение расползалось отсеками вязкой патокой. Волновались, стоящие на вахте техники и сгорбленные у грядок аграрии, волновались текстильщики и литейщики, швеи и прачки, пекари и ассенизаторы. Дрожжевым тестом волнение поднималось выше, выше, заполняя студнем беспокойства недосягаемые ярусы, вездесущей пылью, набиваясь в щели, проникая даже в законопаченные отсеки, чтобы там, на воле разрастить, заполнить густеющей субстанцией еще свободное от волнения пространство.