Анекдот техников-наблюдателей.
Из сборника «Устное народное творчество»
— Я выпиваю день
До дна, до капли.
Я выпиваю день, как пьют вино.
Букет минут смакует сладким,
Осадок — неизменно терпкий
И вязкие часы скрывают дно.
Я выпиваю ночь,
Где звезды — жилы, вены,
И темноте потворствует душа.
Смакуя — трепетно и вдохновенно,
Иль залпом — походя, почти мгновенно
В покое нажитого шабаша.
Я пью, во рту теснятся сутки.
Глоток — и месяц,
Два глотка — и год.
И юность не застряла в глотке,
И зрелость походя идет.
Я выпиваю день,
Как кто-то хлещет вечность.
Я выпиваю ночь,
А Бог глотает век.
Я пью и я — живу,
А может лишь спиваюсь,
Но гордо отзываюсь — человек.
— Браво!
— Молодец!
— Давай еще!
Плескаясь в криках, как в купели, Юрий Гопко неторопливо поклонился.
Синяя куртка едва не сползла с покатых плеч. Конечно, он еще не имел права носить ее, как почти все из присутствующих, через одного щеголяющие индиговыми деталями туалета.
— Про жизнь, про жизнь читай!
— И про баб!
— Про жизнь и про баб? — Юра театрально закатил глаза, словно собираясь с мыслями. Может, так оно и было. Попроси кто объяснить… он сам не понимал, каким загадочным образом слова складывались в фразы, а фразы в созвучные строчки. Иногда это происходило как наитие, причем в самом неподходящем месте: посреди коридора, в классе, на проповеди, иногда на подбирание верной рифмы, удачного образа уходили часы (с перерывами), а то и дни напряженного труда.
Вот и сейчас — навеянные словами эстета-слушателя — четыре незамысловатые строчки сплелись в голове.
— Я буду старым, иль не буду,
Я буду трезвым, или нет.
Все бабы однозначно — дуры!
Вот мой осмысленный куплет.
Рокот дружного гогота прокатился сине-серыми рядами.
— Ну дает!
— Все бабы — дуры! Точно, точно!
— Эй, Андрюха, у тебя когда практика? Просись в нашу смену — работы не много, будешь стихи читать!
Кричал один из состоявшихся техников.
— Кому, реактору? Давай лучше к нам. В рубке — чистота, лампочки сияют. Звезды, опять же…
— От звезд голова кружится!
— А от реактора мужская сила пропадает!
Гогот, ребенком на родительских руках, катался открытыми ртами.
— Да я тебя, рубочный белоручка!
— Трюмная…
— Тихо! — разряжая обстановку, Андрей отвесил шутовской поклон. — Вы позволите закончить поэту?
Напряженные отношения между техниками-практиками, непосредственно копающимися в механизмах, обеспечивающих само существование Ковчега и техниками, наблюдающими у многочисленных табло за их работой, давно стали притчей во языцах, войдя в поговорки и анекдоты. Анекдоты, понятные только узкому кругу «синекожих», как за глаза называли техников остальные обитатели корабля.
Технари считали наблюдателей белоручками и втайне, не то чтобы презирали, — недолюбливали их. Наблюдатели, в свою очередь, видели в технарях эдаких недалеких мужланов, кругозор и знания которых ограничивались оболочкой драгоценного агрегата.
Неправы были обе группы.
Наверное, обе понимали это.
Андрей — пока ученик, как все ученики маялся выбором с какой кастой связать дальнейшую судьбу.
— Давай, заканчивай!
Настроение у зрителей заметно ухудшилось. За спорами — не до стихов.
— На смену скоро!
Нет, все-таки эти технари, действительно, не видят дальше своих механизмов.
— Жизнь, как крепкое вино –
Ты ее берешь глотками,
После шевелишь мозгами,
А в финале — вечно дно.
Аплодисменты были менее продолжительные и более жидкие. Хотелось наоборот.
Ах, если бы он родился в обычной семье. Пошел бы в цех обслуги, на артиста, на худой конец — учителя словесности, обучал бы детей, кропал свои строки…
Он — техник. Семью, как и профессию не выбирают.
В дверях нарисовалась серая роба, натянутая на широкие плечи Брайана Гайдуковсткого. Вот кому повезло родиться в обычной семье!
Молодой человек многозначительно указал на настенные часы.
— Мне пора! — Андрей слез с возвышения и начал протискиваться сквозь неплотное кольцо слушателей.
Увлеченные спорами слушатели особо не протестовали.
***
Они пришли с неба.
Великая Мать, защити и сбереги!
Да, с неба.
Огненные повозки в громе и молнии взрезали жирное покрывало серых облаков.
Великая Мать — то твои ладони!
За что, за что прогневалась ты на славящих тебя!
Повозки везли чудовищ.
Кантор — вечный противник, недостойный брат Великой, немалы силы твои! Выше облаков ненависть твоя.
Сбываются пророчества.
Карантин Лантун — шаман племени Вакха, обпившись красного, как кровь, густого, как смола сока священных деревьев выкрикивал страшные слова. О безволосых, как ладони, демонах с взглядами, разящими насмерть, об огненных повозках и смерти многих охотников.
Все смеялись.
Даже старейшины.
Даже другие шаманы.
Смеялся и он — Рхат Лун — кто он такой, чтобы перечить Лицам Племени. Лицам многих племен.
Громче других смеялся Сантон Лостон — вождь племени Рхата.
Он первым и упал, сраженный огненным взглядом.
Крики.