Пути и лица. О русской литературе XX века

Война продолжалась, приближая победу, и песни Исаковского стали иными. В них в полную силу зазвучали радостные ноты; грусть и суровость, звучавшие прежде в «военных» песнях поэта, отошли в прошлое. Из песен, созданных в последние два года войны, только две — «Песня про “катюшу”» и «Где ж вы, где ж вы, очи карие…» — отдали дань военным сюжетам. Но и здесь все определяло радостное чувство приближающейся победы. Первая из этих песен стала как бы послесловием к знаменитой «Катюше», многочисленные переделки которой — о чем рассказывал сам поэт — распевались на всех фронтах, а героиня песни изображалась в них не только верной подругой ушедшего бойца, но и отважной партизанкой («С автоматом девушка простая»), и медсестрой («Раны Катя крепко перевяжет, / На руках из боя унесет»). «Песня про “катюшу”» стала несколько иным продолжением военного пути «Катюши». «…В канун Нового, 1944 года ко мне в Москву приехали посланцы генерала А.И.Нестеренко, командовавшего крупной гвардейской воинской частью вооруженной “катюшами”, — вспоминал М.Исаковский. – А.И. Нестеренко просил меня, поскольку новое оружие Красной Армии названо по имени моей песни “Катюша”, то, мол, хорошо было бы, если бы я написал новую песню уже о другой “Катюше”. Я выполнил просьбу генерала»[595]. Песня, посвященная грозному оружию, с начала и до конца написана в духе солдатской шутки, она полна юмора, столь присущего таланту поэта:

Подчистую немцев косит.
Подчистую, гадов, бьет, —
И фамилии не спросит,
И поплакать не дает.

В другой же песне 1944 года — «Где ж вы, где ж вы, очи карие…» — военная тема оборачивается радостью побед («Впереди — страна Болгария, / Позади — река Дунай») и чувством верности родной земле. Слышится здесь и перекличка с первой «военной» песней М.Исаковского: если тогда, в песне 1941 года, звучали голоса «смелых ребят», уходящих на заре в поход, а сам стих был сдержанно суров, — то теперь, спустя три года, в радостно летящей мелодии стиха слышны голоса бойцов, сумевших защитить свою землю:

Много верст в походах пройдено
По земле и по воде,
Но советской нашей родины
Не забыли мы нигде.

И опять, как и всегда у М. Исаковского, любовь к Родине не декларирована, не обобщена, она обращена к вполне конкретным адресам, дорогим сердцу каждого конкретного солдата: «И под звездами балканскими / Вспоминаем неспроста / Ярославские, рязанские / Да смоленские места». И, как и всегда, образ Родины неотделим от образа любимой «Вспоминаем очи карие, / Тихий говор, звонкий смех… / Хороша страна Болгария, / А Россия лучше всех».

Военные дороги песенной поэзии М. Исаковского завершаются, однако, на иной, трагической ноте. В 1945 году он пишет стихотворение «Враги сожгли родную хату…», сразу ставшее знаменитым и вызвавшее противоречивые отклики критиков. В стихотворении этом, ставшем песней (музыку к нему написал композитор М.Блантер), говорилось о горе солдата, вернувшегося с войны домой и узнавшего о гибели семьи, нашедшего вместо дома – пепелище:

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Стихотворение это, поддержанное А.Твардовским, было принято в штыки целым рядом критиков. На него обрушился С.Трегуб в «Комсомольской правде»; А.Бочаров писал о нем: «…Несбывшиеся надежды воина-победителя искажают образ советского человека, замыкающегося в мирок личных утрат и переживаний» [596]. Даже позднее, в статье 1954 года, А.Тарасенков сокрушенно утверждал: «И все же эта песня М.Исаковского, в отличие от большинства его произведений, во многом спорна по своему идейно-художественному решению. Опираясь на свое подлинное знание народной души, поэт мог бы указать герою путь в будущее, путь к труду, творчеству, созиданию. К сожалению, в данном случае М.Исаковский не сумел связать личную судьбу своего героя с судьбой народа. Правдиво изобразив частный случай, поэт не создал типический образ. Пессимистическая тональность песни “Враги сожгли родную хату” пришла в известное противоречие с направлением творческого развития М.Исаковского в целом». И великодушно замечал при этом: «Эта творческая ошибка М.Исаковского единична и не характерна для его поэтической работы»[597].