Пути и лица. О русской литературе XX века

М. Исаковским в своих воспоминаниях рассказывает о сохраненной для него А.Фадеевым газетной статье И.Сельвинского — корреспонденции с Северо-Кавказского фронта. Речь в ней шла о летчике-герое Дмитрии Глинке, о том, как за пять минут до боевого вылета он достает вырезанный из «Правды» текст «Прощальной» и читает его. «Некоторые строфы подчеркнуты, — пишет автор корреспонденции. — Чувствуется, что эти строки задели в Глинке что-то очень большое, очень важное. <…> “Но только отомсти”. И Глинка мстит»[593].

Но надо вспомнить (еще раз) и о другом. В этой песне, где слово мести не только звучит открыто, но настойчиво повторяется («Услышь меня за темными лесами, убей врага, мучителя убей!..), не случайно повторяются и другие образы — воспоминания о «любимой веснянке», которую певали вместе, о «шелковистых косах», о росах на калине. Ненависть и месть становятся оборотной стороной того, к чему всегда была обращена поэзия Исаковского, — любви, но любви замученной, оскверненной.

Таких песен немного у М.Исаковского, — открытый призыв типа «убей врага!» звучит еще только в «Белорусской песне» (1943). Другие же песни, даже написанные в том же 1942 году, что и «Прощальная», звучат иначе — они обращены к самому светлому и дорогому, что есть в душе у тех, кто их поет; а ненависть к врагу живет в них подспудно – она как бы сама собой разумеется, но почти не выплескивается наружу. Так было в знаменитом «В прифронтовом лесу», где фигура врага вообще не возникает, где говорится опять о минувших светлых днях, о «чем-то дорогом», что было у каждого из поющих бойцов, о любви — и о том, что «дорога к ней ведет через войну». Враг здесь не назван, он существует объективно — как то, что разлучило бойцов с любимыми, с прежней мирной жизнью, и объединило их не только в воспоминаниях об оставленных подругах, но и в стремлении разрушить эту злую силу: «Так что ж, друзья, коль наш черед, – / Да будет сталь крепка! / Пусть наше сердце не замрет, / Не задрожит рука…». Прямой призыв поэта к солдатам звучит напоминанием не о враге, которого надо уничтожить (опять-таки, это остается «за кадром», это подразумевается), а о счастье, которое было разрушено и которое надо отвоевать; речь, стало быть, идет не о том, против чего, а о том, ради чего надо пройти путями войны:

Настал черед, пришла пора, —
Идем, друзья, идем?
За все, чем жили мы вчера.
За все, что завтра ждем…

Так было и в «Огоньке», где все стихотворение-песня оказывается историей любви девушки и бойца — традиционный сюжет, живущий в поэзии М.Исаковского с 1930-х годов и обретающий теперь новую силу, становящийся своего рода продолжением поэтического рассказа о Любушке и Катюше. Все стихотворение озарено светом любви и надежды: «Все, что было загадано, В свой исполнится срок. — / Не погаснет без времени Золотой огонек». Упоминание же о враге возникает лишь однажды, в самом конце стихотворения, — он просто «точечно» обозначен здесь как полюс, противостоящий любви. И. как всегда у Исаковского, любовь к подруге неотделима здесь от любви к родной земле:

И врага ненавистного
Крепче бьет паренек
За Советскую родину,
За родной огонек.

Пожалуй, несколько особняком здесь стоит песня «Ой, туманы мои…», где возникает развернутая картина столкновения с врагом: «Повстречали — огнем угощали, / Навсегда уложили в лесу / За великие наши печали, / За горючую нашу слезу». Здесь не только возникают образы «незваных гостей» — здесь воспевается сила народного мщения: «С той поры да по всей по округе / Потеряли злодеи покой: / День и ночь партизанские вьюги / Над разбойной гудят головой». Однако обрамлена эта картина строками, в которых открываются просторы родной земли, в которых слышатся дыхание родины и невысказанная любовь к ней:

Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!..