Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите

Медитация, например, — отличная практика освобождения от мыслей. Она позволяет нам ясно увидеть, каким образом мы сами раз за разом с завидным упорством создаём ту самую сеть мыслеформ, которая не даёт нам двигаться дальше. Вот сидите вы, к примеру, в медитации, концентрируетесь на своём сознании, успокаиваете ум… успокаиваете ум… успокаиваете ум… И вдруг внутри вас что-то происходит: вас охватывает ощущение мира и покоя, или вы чувствуете движение энергии. Вы думаете: «О! У меня получилось!», впадаете в раж и начинаете форсировать события. Это эго обрадовалось и решило поучаствовать в процессе. Медитация только что заставила его сильно сдать позиции своим «вдох-выдох, вдох-выдох». Для психологии или осознания собственного «я» просто не остаётся места, когда вы только «вдыхаете и выдыхаете». (Заметим, только в том случае, если вы действительно только вдыхаете и выдыхаете, а не думаете себе: «Вот как у меня всё отлично получается!») Однако поверьте мне, эго — структура весьма прочная, и оно до конца ваших дней будет прятаться где-нибудь поблизости, чтобы улучить момент и попытаться вернуть себе свои права.

Моей первой духовной практикой была гуру-крипа — «милость гуру», — которая тоже направлена на разрушение накладываемых эго ограничений, хотя и работает несколько по-другому, и с её помощью мне, как и Арджуне, удалось освободиться от своих представлений о том, кто я такой. Махарадж-джи заставлял меня делать вещи, которые должны были сбить с толку мой рациональный ум и разрушить представления о том, кто я такой. Вот о чём я веду речь. В какой-то момент он заставил меня играть роль Арджуны, сделав из меня главнокомандующего. Он сказал мне: «Рам Дасс! Ты теперь генерал. Убери отсюда всех этих европейцев. Пусть они отправляются по домам и не смеют являться раньше шести». У меня были чёткие инструкции от гуру? Были. Всё просто — берём учеников, отводим в отель и говорим страшным голосом: «Придёте в шесть. Есть вопросы?» Я просто выполнил, что мне сказали.

Однако некоторые всё-таки пришли в четыре, очевидным образом рассуждая: «Кто такой, к чертям собачьим, этот Рам Дасс, чтобы говорить, что нам делать?» Когда они явились в ашрам, Махарадж-джи накормил их, обласкал, усадил рядом с собой и долго болтал и шутил с ними. В шесть пришёл я с остальными. Тогда Махарадж-джи ушёл в свою комнату, закрыл за собой дверь и отказался с кем-либо общаться.

На следующее утро Махарадж-джи позвал меня к себе и сказал: «Рам Дасс, ты не забыл, что ты у меня генерал? Вчера кое-кто пришёл в четыре. Давай, чтобы такое больше не повторялось. Пусть сегодня все приходят в шесть и не раньше».

Поэтому я опять выгнал всех из ашрама, рыча: «Чтоб до шести никого тут не было!» Естественно, те, кто вчера пришёл в четыре, сделали это опять и привели с собой друзей… так что примерно половина группы явилась к четырём. Махарадж-джи опять ласково принял их, обласкал и долго беседовал с ними. Я пришёл в шесть, предводительствуя упорному меньшинству. Махарадж-джи заперся в комнате и не желал никого видеть. Так продолжалось не один день, пока я не впал в отчаяние. Выносить это и далее было не в моих силах. Я поймал его старейшего индийского ученика и заявил: «Махарадж-джи поступает несправедливо!»

Ученик похлопал меня по плечу и сказал: «Думаю, будет лучше, если ты скажешь ему об этом сам!»

— И скажу! — заявил я в ответ. Думаю, вы слышите в этой фразе знакомые нотки — знакомые на собственном опыте, не так ли? Они говорят о том, что человек дошёл до предела, а сама фраза в переводе означает: «Я так больше не могу!»

И я отправился в комнату Махарадж-джи. Он сидел у себя на кровати, закутавшись в покрывало. Он посмотрел на меня и спросил: «Куа?» — «Что такое? Что случилось?»

— Махарадж-джи, — сказал я ему, — вы читаете в моём сердце. Вы сами знаете, что случилось.

Он продолжал давить на меня, выспрашивая:

— В чём дело? Что случилось?

Он явно хотел, чтобы я сам проговорил это вслух. Наконец я сказал:

— Махарадж-джи, вы поступаете несправедливо!

И выдал все свои претензии по списку. Закончив, я уселся перед ним и стал ждать объяснений, что было совершенно естественно для разумной беседы двух разумных людей. Мгновение Махарадж-джи смотрел на меня, потом наклонился, дёрнул меня за бороду и лукаво сказал: «А Рам Дасс-то сердится!» И расхохотался, кудахча от восторга. Потом, перестав смеяться, снова уселся и серьёзно посмотрел на меня, словно говоря: «Ну, теперь дело за тобой. Мои объяснения ты уже получил».