Пути непроглядные

Они выбрались из пещеры в белый свет холодного утра и побрели дальше. Ома кашляла, держась за грудь. Ее щеки были пунцовыми, а рука, когда она хваталась за Рольвана в поисках поддержки, обжигала огнем. Она не упиралась и не жаловалась, послушно ковыляла вперед, словно не сомневалась в его способности вывести их обоих – куда? От ее бездумной доверчивости хотелось рыдать, но именно эта доверчивость и не позволяла Рольвану сдаться.

Пирамиды остроконечных скал то сходились вплотную, и тогда приходилось карабкаться вверх, не зная, найдется ли в следующий миг, куда поставить ногу, то расступались, открывая заросшие деревьями ущелья. Среди незнакомой растительности Рольван со странным облегчением узнавал домашние, почти родные орешник и терновник, а отрывшейся вдруг узкой долине – необыкновенно низкие, разветвленные и перекрученные кедры.

Незамерзающий бурный поток ниспадал с гор, проложив посередине долины глубокое русло. Кедры клонились к нему, протягивая кривые ветви и такие же кривые, торчащие из земли корни. Короткий местный день уже близился к середине. Ома спотыкалась на каждом шагу, казалось удивительным, как она еще держится на ногах. Нужно было дать ей отдохнуть, хоть немного, даже если потом ее придется нести на руках.

– Остановимся здесь, – сказал Рольван, неловко скатившись с неровного уступа вниз и обернувшись, чтобы помочь ей спуститься следом.

Это были первые слова, произнесенные им за день, и они отозвались жгучей болью в горле и в груди. Он сжал зубы, сдерживая кашель. Ома оперлась на его руку и спустилась, и Рольван не глядя повел ее вперед. В голове мутилось, он почти не смотрел под ноги и, наверное, поэтому не заметил ловушки, пока аккуратно присыпанные снегом тонкие ветви не проломились под их тяжестью и оба они не полетели вниз.

Рольван упал неловко, на спину. Ома оказалась сверху. Охнув, она тут же вскочила и принялась озираться с таким видом, словно только что проснулась. Рольван поднялся на колени и зашелся в кашле.

– Нет, – прохрипел он, когда смог наконец заговорить. – Опять в яме!

Сверху сквозь проломанные ветви падал солнечный свет. Яма оказалась глубже предыдущей, с выровненными и укрепленными стенами, так что выбраться тем же способом не было никакой надежды. Оглядевшись, Рольван подумал, что им еще повезло – дно ловушки могло бы быть утыкано кольями, и дела их были бы намного печальней.

– Что за неприветливый у вас мир? – спросил он Ому. – Даже боги, и те сажают гостей за стол, а не в яму!

Девушка посмотрела на него туманным взглядом и вдруг пошатнулась. Рольван едва успел ее подхватить, и ангелица безжизненно повисла на его руках. Щеки ее горели нездоровым румянцем, а губы, напротив, совсем побелели.

– Нет, только не умирай! – воскликнул Рольван, осторожно опуская ее на землю.

Она дышала, но была без сознания, и сколько он ни пытался, привести ее в чувство не смог. Отчаявшись, он расстелил на земле свой плащ и, уложив на него девушку, укутал полами и оставил отдыхать. Сам же уселся рядом, как вчера, привалившись спиной к земле, и стал ждать. По крайней мере, на этот раз он не был связан и кинжал был в его руках, а там – решил Рольван, проверяя пальцем остроту лезвия, – пусть приходят, и мы еще посмотрим. Они удивятся, когда узнают, какой клыкастой бывает двуногая добыча.

Он все-таки задремал – провалился в болезненный воспаленный полумрак и не заметил прихода охотников. Очнулся от толчка, когда кривоногое приземистое тело спрыгнуло на дно ямы и с утробным ворчанием склонилось над Омой. Девушка все еще была без сознания. Рольван бросился на дикаря не раздумывая, даже еще не проснувшись, с неведомо откуда появившейся силой обхватил его за плечи и, подставив подножку, повалил на землю. Уперся коленями ему в грудь и почти вонзил свой клинок ему в горло.

Почти, потому что пущенная с невероятной меткостью стрела перелетела яму наискось и выбила кинжал из его руки, не причинив вреда ни ему, ни дикарю. Рольван замешкался, глядя на нее – самую настоящую стрелу с выточенным из кости наконечником, гладким древком и оперением из бересты. Затем дикарь с ревом отбросил его в сторону и вскочил, но вместо того, чтобы напасть, поднял голову и посмотрел вверх, на человека, что стоял на одном колене у края ямы, насмешливо прищурившись, и как раз опускал лук.

Солнце ярко освещало его фигуру. Человек этот носил такую же, как у дикаря, меховую одежду, а длинная борода его спускалась на грудь. В неровно обрезанных рыжих волосах отчетливо выделялись седые пряди, и точно такие же серебрили бороду. От середины лба к виску тянулся давний, успевший побледнеть шрам.

Он исчез, и Рольван уже готов был счесть его видением, но тут же вернулся. Неспешно опустил вниз длинную суковатую лестницу и спустился сам. Ласково потрепал дикаря по плечу – тот довольно осклабился. Подобрал стрелу, подчеркнуто неторопливо сунул ее за пояс, обернулся к Рольвану и расхохотался.

Тот ответил вымученной улыбкой – на большее не оставалось сил. Схватка с дикарем доконала его, он так и остался лежать там, где был, когда понял, что опасность миновала.