Пути непроглядные

Убывающая луна жгла его мысли даже днем. Каждая новая ночь приближала ту, в которую Каллах откроет Врата на вершине холма, а потом уйдет и не вернется до следующего полнолуния. Осознание, что дома за время его отсутствия пройдет всего несколько дней, утешало, но лишь слегка. Рольван не мог избавиться от страха, бессмысленного и совершенно неистребимого, что вдруг случится что-то и они не сумеют вернуться. Гвейр мог сколь угодно проповедовать всеобщую дружбу и восхищаться простодушием дикарей-людоедов – Рольван лучше согласился бы умереть, чем остаться жить среди них. Его пленяла хрупкая красота ангелов, или Белых людей, как называли они себя сами, но их башенные города под защитой невидимых сил были чуждыми даже больше, чем стоянки Волосатых.

За время вынужденного безделья он многое узнал об этих городах и о самом мире. Здесь многое было иначе, даже то, что казалось незыблемым, как протяженность дня и ночи и времена года. Месяц от новолуния до новолуния составлял тридцать восемь коротких суток – Гвейр отмечал их зарубками на стенах пещеры. Снег лежал большую часть года, лето было кратким, с сильными ветрами и постоянным дождем. Здесь не было ни птиц, ни насекомых, зато в изобилии водились звери, по большей части покрытые густой длинной шерстью. Некоторые, обитавшие в низинах, размерами превышали небольшой дом. Волосатые охотились на них и если убивали, строили из костей и шкур жилища, а мяса хватало целому племени на много дней безбедной жизни. Гвейр показал Рольвану зуб одного такого зверя – огромный изогнутый клык длиннее человеческого тела заставил того задуматься, что он вообще знает об опасностях и не называл ли он до сих пор этим словом самые что ни на есть безобидные вещи.

По вечерам, когда все собирались в пещере, они с Гвейром забрасывали Ому вопросами. Она отвечала, а маленький Ай, как мог, переводил. Не всегда это получалось понятно, порою казалось, что Ома и сама не очень-то разбирается в том, что пытается объяснить. «Башни гудят и защищают нас» – так Ай с ее слов описал природу невидимого барьера, не подпускавшего посторонних к городам Белых людей. Из-за этого барьера год назад Гвейр не смог вернуть Айя домой, но Ома заверила, что легко пройдет его вместе с мальчиком. «Башни гудят и двигают машины» – но Рольван так и не смог понять, о каких машинах идет речь. «В этих башнях колдовство?» – спрашивал Гвейр, но Ома терялась и ее объяснения делались совсем непонятны. «Что будет, если башни перестанут гудеть?» – поинтересовался Рольван, имея в виду заброшенные города. «Все умрут» – был ответ, который Айю даже не пришлось переводить.

О том, что заставляет Белых людей покидать свои защищенные города и подвергаться опасности, Ома говорила неохотно. «Мы ищем источники» – но что за источники и почему они настолько важны, чтобы рисковать из-за них жизнью, так и осталось неясным. Рольван лишь понял, что это как-то связано с очень давним прошлым, с чем-то, существовавшим до несчастья, постигшего этот мир много веков назад. «Горы взорвались, и наступила зима, а Волосатые вышли из пещер» – такой была печальная повесть, после которой ангелица надолго замолчала, а затем принялась с помощью Айя расспрашивать Гвейра и Рольвана о Вратах и о месте, откуда они пришли.

Теперь настал их черед мучительно подбирать слова и приходить в отчаяние от своей неспособности объяснить простые вещи. «Лошадь», «война», «молитва», «дружина» – каждое из этих слов было знакомо им с детства и казалось само собой разумеющейся частью жизни, но сейчас приходилось подолгу растолковывать их значение, чертя наконечником стрелы на полу пещеры неумелые картинки.

Вопреки всему, что претерпел ее народ и она сама от Волосатых людей, Ома легко согласилась с Гвейровым правилом «в этом доме все друзья» и без страха выносила соседство дикарей. Ее доверчивость показалось бы Рольвану глупостью, не понимай он в глубине души, что обитатели гудящих башен настолько же превосходят его, насколько он сам – дикарей-людоедов. И коль скоро Ома не делала различий между разными видами людей, все, что оставалось ему – запрятать свое отвращение поглубже и всячески торопить Гвейра с выступлением.

Они выступили наконец вчетвером, и путь их лежал прочь от гор, от холмов и пустого города, где Рольван провел свою первую ночь, на восток к родному городу Омы. Морак с копьем в руке провожал их до выхода из долины. Гвейр обнял его на прощание и долго не хотел отпускать. Ай заплакал, повиснув у дикаря на шее, на что тот ответил взволнованным ворчанием.