Пути непроглядные

Гвейр, которому досталось первое дежурство, сидел рядом, прислонившись спиной к древесному стволу и глядя назад вдоль цепочек их собственных следов. На коленях его лежал лук, и три стрелы были воткнуты в снег, так, чтобы удобно было достать рукой. Рольван знал, что так он может просидеть целую ночь без сна, предаваясь каким-то своим мыслям или напевая себе под нос древние сказания – манера, которая иногда водилась за ним в прежние благополучные дни при дворе тидира, здесь стала его постоянной привычкой. Представлялось, что так же он сидел на протяжении многих ночей, рассказывая о богах и героях Лиандарса чужим заснеженным скалам, холодному бесцветному небу, не понимающим ни единого слова дикарям. Гадая, какими были для Гвейра эти три с половиной года полного одиночества без надежды когда-нибудь вернуться домой, Рольван смущенно отводил глаза, как будто был в чем-то виноват, и думал, что от такой жизни любой бы мог сойти с ума и подружиться с семейством Волосатых – лишь бы иметь рядом хоть кого-то, отдаленно похожего на человека.

– Расскажи мне еще о богах, – попросил Гвейр, догадавшись, что он не спит.

– Я все уже рассказал, что мог.

– Разве это не чудно, Рольван? Ты, кто боролся против них, рассказываешь мне, как сидел за их столом и пил из рога Лафада, беседовал с сами Каллахом и его псом, словно какой-нибудь сказочный герой! А я, кто верил им всю жизнь, почти ничего не помню – только зал, полный народа, и как кто-то положил мне на лоб горячие руки, а потом велел выбирать любую дверь из целой сотни. Я до сих пор сомневался, что это все не было бредом из-за болезни!

– Я не знаю, чем обязан такому приему, поверь. Я удивлен еще больше чем ты.

Рольван отчетливо, как наяву, увидел сидящего рядом с собой Лафада, голого, с красной мохнатой бородой и демонической ухмылкой, а за его плечом – точеный профиль рыжеволосой богини с ледяными глазами. Добавил задумчиво:

– Они ведь боги. Кто разберет, что у них на уме?

– Действительно, – фыркнул Гвейр, и Рольван снова не понял, что его насмешило.

Он наконец задремал под пристальным лунным взглядом, когда Гвейр заговорил снова и сон исчез без следа.

– Я могу представить только одну причину, почему боги интересуются тобой, – сказал Гвейр. – Что у тебя с моей сестрой, Рольван?

Рольван вздрогнул – он уже перестал ждать этого вопроса. Медленно сел, оттягивая время. Гвейр смотрел на него в упор.

– Что? – спросил он. – Ты ведь не из любви к приключениям отправился во Врата. И уж точно не из-за дружеских чувств ко мне. Не подумай, что я не благодарен, не в этом дело. Епископский любимчик идет спасать меня из другого мира, а боги усаживают его за свой стол и ведут с ним беседы – что еще я могу подумать?

Чистый воздух этого мира вызывал отвращение, если вдыхать его всей грудью. Говорить о своих чувствах к Игре с ее братом казалось трудной задачей, рассказать же о некоторых событиях было и вовсе невозможно. Но разговор назрел, и чем быстрее он случится, тем лучше.

– Ну что ты молчишь, как будто язык проглотил?

– Я не молчу, я… прах побери, Гвейр, я ответил бы, если бы знал, как ответить!

– Это так трудно, ответить на простой вопрос? Что происходит между тобой и Игре? Или, ты думаешь, меня это не касается?

– Нет, не думаю. Я ждал, что ты спросишь.

– И?

Рольван еще раз набрал полные легкие безвкусного воздуха.

– Я не знаю, что у нас происходит. Вполне возможно, что ничего, но… – сам не заметив, он перешел на виноватый шепот, – не потому, что я этого не хочу. Я очень этого хочу, Гвейр, и я… я на все готов ради этого.

После долгого молчания Гвейр сказал:

– Злая шутка богов, – и отвернулся.

Рольван обнаружил, что изо всех сил сжимает кулаки, а на лице выступил пот. Заставил себя успокоиться. Сказал – не то вопросительно, не то утверждающе:

– Ты, конечно, считаешь, что я ее недостоин.

Гвейр резко дернул головой:

– Игре не та девушка, которой я мог бы указывать – ни в этом, ни в чем другом.

– Но ты ее старший брат и единственный живой родственник. Если бы все было иначе… Гвейр, если бы всего этого не случилось и я пришел бы к тебе просить ее руки…

– Я сбросил бы тебя с лестницы, не сомневайся. В нашем доме были очень крутые лестницы, думаю, как раз для таких случаев. Взгляни на себя. Любимец епископа, который не пропускал ни одной службы, а потом прямо из храма тащился в кабак, днем ухлестывал за эргской дочкой, а ночами развлекал гулящих девок – мне ли не знать, каким ты был! И оставался бы таким по сей день. Нет, Рольван, если бы этого всего не случилось, я не позволил бы тебе даже посмотреть в сторону моей сестры.

– А сейчас?