Пути непроглядные

Изо рта вырвалось облачко пара. Монах упирался, отказываясь идти вперед, туда, где Рольвану казалось холоднее всего. Он спешился и успокаивающе похлопал коня по шее. Поглаживая, повел его под уздцы, обходя мертвые тела, наугад, не видя, лишь ощущая морозное движение где-то впереди. На поле к этому времени не было живых дружинников: оставшиеся еще двигались, но живыми их назвать было нельзя. Без сомнений, та же самая участь постигла и посланных наперехват Игре. Это была не та медленно развивающаяся болезнь, что поразила в свое время Гвейра и многих других. Хладное прикосновение действовало мгновенно. Ледяные мурашки ужаса бежали у Рольвана по плечам, когда он шел между живых покойников вслед за погубившим их призраком.

Он понял, что не ошибся, над вереском в десяти шагах перед ним скользнул неясный собачий силуэт. Деревья и кусты просвечивали сквозь его тело, так что его легко можно было счесть обманом зрения, но чем дальше от поля сражения, тем яснее Рольван видел уходящего, не оглядываясь, огромного пса. Он направлялся к Кругу богов, и Рольван шел за ним, ведя под уздцы своего коня, а еще дальше за ними следовал совладавший со своим страхом Гвейр. Больше никто не решился пойти за призраком.

Ночь сковало безмолвие, нарушаемое лишь редкими птичьими голосами да звуком их собственных шагов. Мало-помалу Монах успокоился, и тогда Рольван взобрался в седло. Гвейр догнал его, не произнеся ни слова, поехал рядом. Призрачный пес ускорил шаги. Теперь он не скрывался, ведя их прямо к Вратам, открытым на прежнем месте, пылающим холодным багровым пламенем. Казалось, возле Врат никого нет. Но, когда Гарм обернулся, блеснув острыми клыками, и сел на землю, Рольван не сомневался, кто стоит, невидимый, рядом с ним. Он ощущал его присутствие даже острее, чем если бы мог увидеть глазами.

Не сговариваясь, они с Гвейром оставили коней у внутреннего каменного круга и прошли вперед. Гвейр преклонил колени движением, в котором не было и тени униженности – так горделивый эрг приветствует своего тидира. Рольван поклонился. Он знал, что должен сказать, и сказал:

– Там, на лестнице, я был несправедлив к тебе. Прости меня, Каллах. Прими нашу благодарность, от всей души.

Гвейр промолчал, лишь еще ниже склонил голову. Неизвестно, услышал ли он то же, что и Рольван – беззвучный, но отчетливый голос, прозвучавший прямо у него в голове:

«Мы еще встретимся».

Потом невидимый бог развернулся и шагнул во Врата. Гарм последовал за ним, и огненный проем угас, как будто его и не было.

Глава девятнадцатая, окончательная

Торопятся же избрать себе нового главу на место умершего, ибо верят, будто пока на острове живет верховный дрейв, никакая беда не приключится с их народом. Такого же мнения придерживаются и простые люди, оттого и почитают дрейвов безмерно.

Патреклий Сорианский, «О народах»

Сила и власть правят народами, богатство и зависть поднимают одного над другим, ревность и вражда губят великое множество и смерть одолевает сильнейших, но любовь сильнее их всех. Нет пламени жарче, чем ее пламя и силы, способной заставить ее погаснуть.

Книга Мира

Деревня встретила их праздничным ликованием, криками и весельем. Двоих убитых – тяжкая потеря для общины, но ничтожно малая в сравнении с тем, что готовили им дружинники – оплакивали под звуки песен, и слезы потери не уменьшали гордости, потому что пали они во славу богов, защищая свою Верховную дрейвку, и радостного торжества, потому что боги вознаградили верных, покарав их врагов. О том, что беды их на этом не окончены, что вместо семидесяти дружинников тидир пришлет войско, а Каллах может и не пожелать снова нарушать Правила ради жалкой кучки своих последователей, эти люди в простоте своей не думали.

Рольван тоже не стал об этом думать. После разочарования оттого, что Игре предпочла ему другого, после очищающей готовности принять смерть, после ярости схватки и неожиданного спасения, после встречи с Каллахом, которого он никогда не признал бы своим богом и в котором, неожиданно для себя, увидел своего друга – после всего этого его охватило усталое равнодушие, как будто нагромоздившиеся одно на другое события этого вечера начисто отбили у него способность к переживаниям.