Пути-Пучи

- Гугол. Это такое число, очень большое. Если ты хоть что-то понимаешь в арипхметике, то надо цифру десять сто раз умножить на цифру десять, тогда гугол и получится.

- Я знаю, - ответил я. И я действительно знал, как умножать цифры. Когда-то родители купили мне учителя-грека, и я многих слов от него успел набраться, пока он не выпил слишком много вина и не был за то брошен в яму с дикими хищниками.

- Словом, это неважно, - ухмыльнулся Винцент, увидев, что знаю я. – Просто надо знать,  что это очень большое число. Такое большое, что если счесть все на свете – пылинки, звезды, мысли, души человеческие, формы облаков и количество всех на свете ступенек, то никакое из этих числ не будет больше гугола. Стало быть, хоть и есть числа больше, но они попросту не нужны. Поэтому считают иные, эн Бертран, рыцарь, что именно это число, гугол, достойно мира, в котором может обитать Бог.

Слова эти о гуголе Винцент произнес необычным для него голосом, низким, от которого, словно от грома, задрожали пламена в факлах, изображения в зеркалах, и сердце мое объял ужас священный, а переписчики мои, Лудольф и Бернар-Гильфор, пали ниц на пол, писать, впрочем, не перестав – знали они хорошо, что гнев мой их в таком случае ожидает, потому и продолжали скрипеть перьями на полу, вздрагивая всеми органами своих тел. Посмеялся я над ними от души тогда, смешно лежали они.

Винцент между тем продолжал свой арипхметический разговор.

- Что до меня, - сказал он, - то я склоняюсь все-таки к числу двадцать восемь, а не к гуголу, ибо последнее предполагает иерархию Богов, от Бога под цифрой двадцать восемь до Бога с цифрою гугол, а это, вы не можете со мной не согласиться, достойнейший эн Бертран, рыцарь, создает нам целую вереницу Богов, что любая церковь немедленно объявит ересью, ежели услышит такое, только не услышит она.

Хихикнул при этом он и неприятнейшим образом улыбнулся.

Что же до меня касаемо, то хоть и пробрал душу мою трепет священного ужаса, однако перечисление Числ Божественных уже не слишком смущало разум мой, достало мне и мира с семью направлениями, после которых одиннадцать ли, двадцать восемь или этот ужасный гугол – мне это уже все равно было.

Наоборот тому, все больше и больше разбирал меня гнев на Винцента великий, такой, что захотелось мне без дальнейших слов призвать Уго и закончить трапезу в одиночестве. Однако спросил прежде:

- Занятны сказки твои, Винцент, особенно про гугол занятны. Неясно мне только, какая для меня от тех сказок польза и зачем тратил я время и чернилы драгоценные переписчиков своих, потому что ничего не уяснили мне твои сказки. Пусты они для меня.

Так я сказал Винценту на слова его. А он сидел задумчив, и повторил мне, метафизик бродячий:

- Малы для великих малые, но и великие для малых малы. Далеки они друг от друга и друг другу равно неинтересны.

Опять хихикнул он при этих словах и взгляд лукавый изобразил, и продолжал после:

- Подожди же гневаться, достойнейший эн Бертран, рыцарь, послушай от меня продолжение истории про магию числ, и пусть переписчики твои пишут, может, пригодится тебе. Может, уже в самом скором времени пригодится.

Кивнул я.

- Для того я рассказал тебе про магию чисел мира, - продолжал Винцент, метафизик бродячий, - чтобы ты понял путь, который надобно человеку проделать, если он желает полностью соответствовать миру, его породившему и в полной мере насладиться его дарами. Послушай же и запомни, эн Бертран, рыцарь: число этого мира одиннадцать, а живем мы под числом три, скрыты остальные числа для нас.

- Одиннадцать, не тринадцать? – спросил я его тогда, держа в памяти направления "вниз" и "назад".

- Тринадцать есть число Сатаны и ангелов Господних, я тебе уже говорил. Стремиться к нему не следует, да и тщетно, потому что человеку достичь его невозможно. Еще есть одно сатанинское число, девять, но с ним, если все правильно делать, человек совладать способен.  Надо только коснуться мира под тем числом и далее оттолкнуться, тогда не замараешься тем, что налипло на другой стороне смерти, оттолкнешься, как от ступени каменной, и дальше пойдешь, еще скорее, чем прежде. Лишь числа тринадцать ты не касайся.