Дед Мороз Макаров произнес скучную речь для родителей – о том, какой прекрасный они прожили год, как перевыполнили план, куда проложены дороги (под чутким руководством Кагановича), как дети должны гордиться передовыми достижениями родителей и как им повезло быть частью великой страны. Затем вдруг раздался звонкий женский голос: «Внимание. Говорит Москва. Радиостанция РВ1 имени Коминтерна на волне 1744 метра. Через несколько часов граждане нашей страны встретят Новый год. Каждый прожитый нами год приносит много счастья…» Ганя обошла колонну и присела за ней. Ноги дрожали, ее тошнило.
Дети беспокойно ждали окончания официальной взрослой части, чтобы уже можно было зажечь елку сотнями огней. «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!» – подытожил Дед Мороз Макаров все вышесказанное цитатой из Лебедева-Кумача и наконец разрешил детям зажечь гирлянды на елке. Зал взорвался аплодисментами. «Елочка – гори-и-и-и-и!» – с остервенением закричали дети, подпрыгивая на месте и хлопая от усердия по коленям, а ту все не зажигали, нагнетая момент катарсиса.
Когда елка зажглась – зал засиял, будто его охватил пожар, – и первый восторг прошел, под елкой как по волшебству появился огромный мешок.
– Ну что, дети, кто хорошо себя вел в этом году? – пробасил Дед Мороз, и всеобщий детский визг наполнил зал до предела. Все себя хорошо вели – в этом не было никаких сомнений. – В таком случае сейчас я буду вручать вам подарки от товарища Сталина! – продолжал Дед Мороз по сценарию, не обращая внимания на детей, каждый из которых хотел доказать, что вел себя лучше других.
– Не к столу будет сказано, – тихо шепнула Нина на ухо Гане, – но помнишь одну старуху, которая хотела, чтобы у нее Рыбка золотая на посылках была? А тут на посылках у Сталина Дед Мороз!
– Тихо ты! – испугалась Ганя, хотя тише уже было некуда. – Услышат.
Но никто не услышал: детский рев и топот поглотили все: любые слова, сомнения или страхи.
Владик кинулся к заветному мешку.
– Они там сейчас Ходынку устроят, – всплеснула руками Нина. – Лови его!
Изловчившись, Ганя выудила Владика из уже завязавшейся кучи-малы. Нина подбежала к девушкам, которые стояли у столов с напитками, и попросила вмешаться в происходящее. Через несколько минут в зале появились женщины, похожие на воспитательниц детского сада. Жестом одна из них приказала остановить музыку, и в наступившей тишине, отдавая указаниями строгими поставленными голосами, они выстроили ровную длинную очередь, только что не по росту. Владик оказался где-то в первой трети, и, хотя на пятки ему все время наступали, а сам он толкал кого-то в спину, он сохранял счастливое терпеливое выражение лица до того самого мгновения, пока Дед Мороз, покрывшись испариной, не вручил ему жестяной сундучок, украшенный выбитыми флажками и звездами, а на одной стороне почему-то был нарисован огненный бычок. Внутри бились со звонким стуком друг об друга орехи и печенье, когда Владик, счастливый, бежал обратно к колоннам, возле которых все так же безучастно стояла его сумрачная мать и веселая, полная жизни Нинака с широко расставленными руками, в которые он упал.
Счастливый и раскрасневшийся, Владик заснул еще в трамвае, крепко сжимая в руке подарок. Нина попробовала сундучок отнять, просто чтобы не обронил, но Владик еще крепче сжал пальцы. Нина засмеялась: свое не отдаст – не пропадет!
Дома было натоплено и пахло оттаявшей елкой, Ганя занесла Владика и вместе с его сундучком положила на кушетку за шкафом возле открытого окна прямо в одежде.
– Жаль будить, – объяснила она. – Позже разденем и переложим.
– Давай чаю попьем? – предложила Нина, поежившись. – Что-то я проголодалась за Дедом Морозом бегать.
Ганя рассмеялась, впервые за все время с момента ареста Андрея, и у Нины потеплело в груди – защемило от нежности.
– Иди сюда, – неожиданно для себя сказала Нина, подвинувшись на кровати, и Ганя, забравшись с ногами, прижалась к ней, как в детстве к матери – щекой на плечо.
– Спасибо, что возишься со мной, – сказала Ганя. – По крайней мере, я не один на один с этим.
– Конечно, – ответила Нина сбивчивым шепотом. – Конечно, ты не одна. Я бы никогда не оставила тебя одну.
За окном резкий ветер подхватывал и кружил мелкие снежинки. Ганя положила голову Нине на колени, а та, замерев, перебирала ее волосы – шелковое полотно.
– Хорошо, что я тебя встретила, – проговорила Ганя, и Нина тоже подумала: «Хорошо, что я тебя встретила». Даже страшно стало за прошлое: могла ведь и мимо пройти.
За окном захрустел свежевыпавший снег, и фары осветили оголенные провода кустов; Ганя вздрогнула, как всякий раз теперь, когда во двор заезжала машина. Но Нина положила руку ей на спину: успокойся. Ладонь показалась горячей.
Когда в коридоре раздались быстрые тяжелые шаги, Нина подошла к двери – не то чтобы держать ее, не то чтобы встретить незваных гостей. И в дверь постучали.
В комнату зашли двое. Дежавю. Другие – те же.
– Вы кто? – кинулась на них Нина, прежде чем они успели что-то сказать, как будто и вправду не знала.
– А вы? – спросил один, но она не ответила.