Пути сообщения

Но что взять с матери? Фанатично помешанная на государственной религии, то есть считающая Главного Кремлина богоизбранным, она заставляла Данила молиться перед сном во славу Родины, и тот, стоя на коленях перед иконкой с Кремлем (как это связывалось в голове у матери, он не понимал, но и не спрашивал, принимая как данность), шептал тексты запрещенной рэп-группы «Говны» и в глазах матери обретал прощение. Отец по воскресеньям таскал его исповедоваться в районную госцерковь, и он вынужден был говорить вслух то, что от него хотели услышать, потому что в противном случае могли отправить в областной лагерь для ослушников, а Данил хотел оставаться в городе с Анаис.

В семнадцать он проткнул ухо и навесил на него массивный крест – не дань вере, скорее насмешка, хотя он задумался тогда, в чем глобальная разница между истинным отсутствием вкуса или китчем ради смеха – и границы так и не нашел. Мать обрадовалась: любые символы веры на теле сына радовали ее, а отец разозлился.

– Ты заднеприводный, что ли? – спросил он, брезгливо щелкнув пальцами по подвеске.

– А ты? – дерзнул Данил, указывая на хеликс. – Мы все тут такие с рождения.

Отец ударил его по лицу и велел серьгу снять.

– Ты, щенок, мало понимаешь в том, чем важные вещи отличаются от блажи.

– Это хеликс – важная вещь? – не понял Данил. – В Париже ржали над нами. Сказали, что мы как быки племенные или голуби окольцованные.

– Ну не поедешь больше в Париж, значит, – пожал плечами отец. – И давай лучше уже за ум берись, а то болтаешься, как чмо. Водилой будешь.

Однако Данил стал специальным курьером – гордость семьи. В этом, правда, тоже заслуга Анаис: сначала она его взяла к себе работать, а потом еще кое-что случилось.

Данил выехал поздно. Волосы высохнуть не успели, и черт с ними. С вечера поленился помыть, пришлось утром: нагнулся над ванной, сунул голову под струю – сначала обожгло холодной, потом горячей, еле дотянулся до крана, чтобы нормально смешать. Оброс уже, надо бы постричься, челка в глаза лезет, но опять же – лень. Глянул на себя в зеркало – щетина, влажная волна надо лбом, – выглядел хорошо, свеженько, как для глянцевого журнала, но все равно на окраине сознания мелькнула мысль: повезло, что отец не видит, обосрал бы без бэ. В итоге слишком долго копался: два квартала пришлось пройти, чтобы отыскать свободную тачку. Потом ждал, пока прогреется и сбросит снег автощетками, трясся в своей осенней парке. Почему было не купить нормальный пуховик, спрашивал он сам себя, но лень шляться по магазинам. Надо бы заказать любой, подумал Данил, достало мерзнуть.

Он вспомнил, как Анаис учила их все делать с помощью алгоритмов: чисто зайти в сувернет, попросить подобрать куртку по внешним параметрам и – клик – заказать. Что может быть проще? Но Данилу не нравилось, что получается: то цвета не того, то фасона. И хотя Анаис говорила, что алгоритмам виднее, выбирать одежду Данил через них перестал. Вот и ходит, как дебил, в осенней парке. Мерзни, мерзни, волчий хвост.

С бабами получалось лучше: алгоритм подбирал ему похожих друг на друга – сначала Геля была, потом Викуля, потом Милана, все честь по чести – и жопа, и сиськи – он соглашался. Но баба не куртка; видимо, куртки ему алгоритм выбирал кондовые.

Анаис (как следовало говорить на работе, Петровна) начала ему сниться еще до того, как запустили нейро-сны – картинки, которые нейросеть собирает для каждой из его навязчивых мыслей, зависимостей и страхов, а потом закачивает в башку – через хеликс. И вот как на зло Анаис – сама же куратор проекта, нелепая сучка – приходит, располагается в его башке, бубнит что-то – до сих пор. «Вспомни, вспомни! – орала она. – Что было в конце параграфа? Чем это все закончилось?» А потом руки тянула – не то обнять, не то дать леща. Даже во сне Анаис Петровна смеялась ему в лицо дымом от вейпа и исчезала, как пьяная Маргарита, на метле. И как Маргарита – голая. Но все ее тело оставалась заблюренным, мутным, как будто где-то нужно было поставить галочку, что он уже взрослый и ему доступен этот контент. Однако поля для галочки не было. Короче, он злился. Получалось, хотел именно ее – а алгоритмы врали.

И что это за имя такое дурацкое: Анаис? Выпендрежница. На самом деле ее звали Настя, он пробил в базе данных (эти базы стали доступны всем сразу после Изоляции, чтобы удобнее было находить неверных): Аверина Анастасия Петровна – и нашел прописанных вместе с ней отца, мать, дочь. (Удивился: никого из них как будто в реальности не существовало, во всяком случае, поговаривали, будто они живут не здесь). Но на занятиях и на «Плутоне» она просила звать ее Анаис. С претензией. Это точно.

Однажды он все-таки ее поцеловал, несколько лет назад, в самом начале карьеры; Данилу как раз вот-вот исполнилось двадцать два. Он думал, на этом его карьера и кончится, но повезло, Анаис не сдала.